Виктория Холт - Голос призрака

Жена Джимми, Мэг, собрала мою одежду и сказала, что развесит ее возле камина, а я могу пройти в зал, где уже находится джентльмен, и согреться. Джимми подал ему глинтвейн — как раз то, что нужно в таком случае.

Я спустилась в зал. Джонатан уже ждал меня. На нем тоже был халат, похожий на мой, но только слишком маленький для него. При виде меня он рассмеялся, гнев его прошел.

— Ну, кто скажет, что здесь неуютно? Борроус предлагает тебе выпить немного глинтвейна. Он очень хорош, а госпожа принесла немного оладий, которые, по ее словам, подходят как закуска к нему.

Я отхлебнула вина и, почувствовав тепло, тряхнула влажными волосами.

— Я упустил его, Клодина, — сказал он серьезно.

— Да уж…

— Из-за этого человека в лодке… очевидно, тоже заговорщика.

— Я уверена, что это именно так. Нехорошо получилось.

— Все было сделано не так. Мне нужно было сначала подумать и действовать побыстрее.

Тогда он бы не ушел. — Он в упор посмотрел на меня. — Ты знаешь, мне нравится быть с тобой, но сегодня лучше бы тебя со мною не было.

— Почему?

— Потому что ты еще больше впуталась в это дело. Ты знаешь, что произошло. Ты знаешь, что люди… невинные люди… такие, как твои мать, могут пострадать. И сколько еще опасностей подстерегает тех, кто слишком много знает!

— Ты намекаешь на мою осведомленность о том, что Билли Графтер шпион?

Он кивнул.

— Видишь, и я тебя во все это втянул.

— Нет. Я это сделала сама, когда узнала Альберика в кофейне. Ты тут ни при чем.

— Тебе придется быть осторожной, Клодина. Я думаю, они уберут Билли Графтера из Лондона. Теперь они знают, что мы опознали его здесь. Он рискует столкнуться лицом к лицу со мной или моим отцом. Его пошлют в другое место, чтобы он там занимался своим гнусным делом.

— Подстрекательством к мятежу? Джонатан кивнул:

— Тот же самый метод, который был столь успешно использован во Франции, — Это они стреляли в короля?

— Вне всякого сомнения, это был один из их компании. Если бы покушение удалось, это было бы началом. Я беспокоюсь за тебя.

— О, Джонатан, со мной все будет в порядке. Я могу сама позаботиться о себе. Я многого не знаю обо всех этих делах, но, по крайней мере, кое-что мне теперь известно.

Он подошел ко мне и взял мои руки в свои.

— Ты мне очень дорога, — сказал он.

— О, пожалуйста, Джонатан… не надо, — с дрожью в голосе произнесла я.

Какое-то время он молчал; я никогда не видела его таким серьезным. Он был сильно потрясен не только случившимся и своей неудачей. В этот момент я поняла, насколько я ему дорога.

Вино согревало меня. Я смотрела на синие языки пламени, вырывавшиеся из поленьев, и мне представлялись всякие картины — замки, яростные красные лица… фигуры, и я подумала: ах, если бы так могло продолжаться вечно!

Такое чувство охватывало меня всегда, когда я была с ним.

Должно быть, прошло около часа, когда Мэг Борроус пришла сказать, что наши вещи уже подсохли и их можно надеть, и предложила нам еще глинтвейна.

Я сказала:

— Нам нужно идти. О нас, наверное, уже беспокоятся.

— Я прикажу, чтобы ваши вещи отнесли в комнаты, — предупредила Мэг, и вы можете подняться за ними, когда захотите.

Джонатан поглядел на меня.

— Пожалуй, мы еще выпьем вашего превосходного вина, — сказал он.

Мэг с довольным видом пошла за вином.

— Нам надо возвращаться, — сказала я.

— Еще немного…

— Нам следует…

— Дорогая моя Клодина, ты, как всегда, озабочена тем, что тебе следует делать, а не тем, что ты хочешь.

— Дома будут ломать голову над тем, что с нами случилось.

— Они, несомненно, могут поломать ее еще некоторое время.

Мэг принесла вино, разлила его и подала нам. Джонатан пил и смотрел на меня.

— Пройдут годы, — сказал он, — но я буду помнить это время, проведенное здесь, когда мы с тобой, выбравшись из реки, сидели, наслаждаясь вином. Этот напиток для меня, как нектар, а сам я чувствую себя Юпитером.

— Я не сомневаюсь, что у вас с ним одинаковые вкусы.

— Ты находишь меня похожим на бога?

— Мне кажется, он постоянно преследовал женщин.

— И делал это в разных обличьях: лебедя, быка… какой дар!

— Можно подумать, что он чувствовал себя недостаточно привлекательным в своем обычном виде.

— Чувствую, мне такой дар не нужен. Я уверен, что и так неотразим.

— Да неужели?

— Почти неотразим, — ответил он. — У меня нет соперников, за исключением унылого Долга, а он, я согласен, соперник серьезный там, где дело касается некоей весьма добродетельной дамы.

— Хотела бы я, чтобы ты был посерьезнее.

— Мне и так приходится большую часть времени быть серьезным. Позволь же мне хоть немного подурачиться. Сейчас я должен отправиться домой. Мне предстоит работа. Ты не представляешь себе, Клодина, как хочется мне быть с тобой, так как в эти минуты я забываю о том, что должен по пятам гоняться за нашими врагами. Ты — искусительница.

— Нет, — возразила я, — это ты соблазнитель.

— Клодина, выслушай меня прежде, чем мы уйдем. Ответишь ли ты мне честно на один вопрос?

Я кивнула.

— Ты любишь меня?

После некоторого колебания я сказала:

— Не знаю.

— Тебе нравится быть со мной?

— Ты знаешь, что нравится.

— Это волнует тебя? Я промолчала.

Обращаясь как бы к самому себе, он сказал:

— Молчание означает согласие. Затем он продолжал:

— Ты когда-нибудь вспоминаешь о тех часах, что мы провели вместе?

— Стараюсь забыть.

— Зная в глубине души, что, какими бы греховными они тебе ни казались, ты бы ни за что от них не отказалась.

— Хватит допрашивать меня.

— А ты уже и ответила на все мои вопросы. Клодина, что будем делать? Продолжать так и дальше… постоянно видеть друг друга, ощущая, что любовь между нами растет? Неужели ты действительно веришь, что всю свою жизнь мы будем отказывать себе в…

Я встала:

— Пойду переоденусь.

Нам пора возвращаться.

Я поспешно выбежала из зала. Пока я одевалась, меня била дрожь. Грязная, в разводах одежда отнюдь не благоухала, но, по крайней мере, была сухой. Волосы, рассыпавшиеся по плечам, все еще оставались влажными.

Я сошла вниз. Джонатан был уже одет и ждал меня. Джимми Борроус предложил доставить нас обратно на Альбемарл-стрит в его двуколке. Подобное возвращение домой выглядело бы довольно странным, но это было быстрее, чем пытаться найти какой-нибудь другой транспорт.

Когда мы вошли в дом, появилась Миллисент. Она в изумлении уставилась на нас.

— Привет, любовь моя! — сказал Джонатан. — Ты потрясена этим зрелищем, верно?

— Что случилось?

— Упали в реку.

— Значит… на лодке катались?

— Не пешком же мы по воде ходили.

— А что вы делали?

— Гребли… и какой-то идиот врезался в нас.