Виктория Холт - Лев-триумфатор

Я любила маленькую и хрупкую дочку Хани, с нежной кожей и голубыми глазами; я не думала, что она станет такой же красивой, как ее мать. Мне нравилось проводить с ней время. Я брала ее в испанский сад и там нежно качала. Она смотрела на меня огромными удивленными глазами. Я часто пела ей песни, которые напевала мне еще моя мама: «Охота короля» и «Зеленые рукава», которые, говорят, написал сам король Генрих Великий.

Однажды, когда я сидела в решетчатой беседке в испанском саду и укачивала малышку, я вдруг почувствовала, что кто-то смотрит на меня.

Я оглянулась и увидела дона Фелипе, стоящего в нескольких ярдах от меня.

Я вспыхнула; он продолжал относиться ко мне с безразличием, к которому я уже привыкла. Я глядела на ребенка, делая вид, что не обращаю на него внимания, но он продолжал стоять. Малышка начала хныкать, как будто почувствовала чужое присутствие.

Я прошептала:

— Баю-бай, Эдвина. Все в порядке. Я здесь, дорогая.

Когда я подняла глаза, его уже не было.

Я всегда волновалась, когда он находился в доме. Слуги с удвоенным усердием делали свои дела, везде чувствовалось напряжение.

Я испугалась этой ночью, когда, лежа в постели, услышала медленные и осторожные шаги в коридоре.

Я вздрогнула и стала прислушиваться. Они медленно приближались и затихли возле моей двери.

Я подумала: «Он идет ко мне», — и вспомнила, как он стоял и смотрел на меня в саду.

Сердце мое так бешено колотилось, что, казалось, я задохнусь. Инстинктивно я притворилась спящей.

Через полуприкрытые глаза я увидела свет и тень на стене.

Его тень.

Я лежала неподвижно, с закрытыми глазами. Он стоял у изголовья постели, в его руках слабо мерцала свеча.

Казалось, он стоял долго, затем свеча исчезла, я услышала, как дверь тихо закрылась.

Некоторое время я еще не отваживалась открыть глаза, боясь, что он все еще в комнате; но, когда услышала его медленные удаляющиеся шаги, то открыла глаза.

Пришло время рожать и Дженнет. Повивальная бабка приехала на гасиенду, но роды у Дженнет, в отличие от родов Хани, были быстрые; через несколько часов после начала схваток мы услышали пронзительный крик ребенка.

Родился мальчик, и, клянусь, что он был похож на Джейка Пенлайона.

Я сказала Хани:

— Избавимся ли мы когда-нибудь от этого мужчины? Теперь ребенок Дженнет будет постоянно напоминать нам о нем.

Мне казалось, что я не полюблю этого ребенка. Уже с первых недель он проявил свой темперамент. Я никогда бы не поверила, что ребенок может так громко кричать, требуя то, что хочет.

Дженнет переполняла гордость, ведь мальчик являлся сыном капитана Пенлайона. Она была уверена, что второго такого ребенка не рождалось еще на свете.

— Так думают все матери, — сказала я.

— Это правда, госпожа, но все же я права. Только такой мужчина мог сделать подобного ребенка.

С каждым днем он все больше и больше походил на отца.

Джейк Пенлайон будет преследовать нас вечно.

— Поскольку мой ребенок родился, — сказала Хани, — нас не должны больше держать здесь. Мы должны ехать домой. Мне надо вернуться в Аббатство.

В глазах Хани я увидела страстное желание вернуться домой.

Сидя в саду, мы говорили о днях, проведенных в Аббатстве, и как моя бабушка приходила с корзиной, полной притираний, конфет и цветов. Как она любила рассказывать о близнецах-сыновьях, которые иногда приходили к ней!

И когда мы вспоминали прошлое, Хани доверила мне свои секреты.

— Я всегда ревновала тебя, Кэтрин, — сказала она. — Ты получала все, чего хотелось мне.

— Ты ревновала меня! Но ты была красивее.

— Я была дочерью прислуги и человека, ограбившего Аббатство, а моя прабабушка была ведьмой.

— Но у тебя все шло хорошо, Хани. В конце концов, ты вышла замуж за богатого человека, который страстно любил тебя. Ты была счастлива.

— Я всегда была по-своему счастлива. Но счастье переменчиво. Я была приемная дочь, не принятая хозяином дома.

— Но твоя красота делала тебя выше всего этого. Эдуард Эннис, лорд Калпертон, — и благодаря ему ты вошла в высший свет.

— Я согласилась на брак с Эдуардом потому, что он был хорошей парой.

— Это так и было. Мама была рада.

— Все в доме были рады. Сирота выбралась из нищеты, она сделала хорошую партию, у нее был добрейший и терпеливейший муж. Это и есть счастье, Кэтрин?

— Если ты его любила…

— Я полюбила его. Он был таким добрым и хорошим мужем. Я привязалась к нему. Он был лучше, чем я думала.

— О чем ты говоришь, Хани?

— Что я любила… так же, как и ты, но он был не для меня. Я строила свои планы, но он не любил меня, он любил другую. Это было еще задолго до того, как он или она поняли это. Я знала это и ненавидела тебя, Кэтрин, ревнуя по-детски.

— Ты ненавидела меня?

— Да. Мама любила тебя так, как никогда не любила меня. Ты была ее родной дочерью. И Кэри любил тебя, он был задирой, и вы часто дрались… но он всегда смотрел на тебя, он был весел и счастлив только тогда, когда видел тебя. Я знаю. Я часто плакала по ночам.

— Ты любила Кэри?

— Конечно, я любила его. Кто же мог не любить его?

— О, Хани, — сказала я, — и ты… Мы замолчали, думая о нем, — Кэри, мой любимый Кэри. Но я потеряла его. И Хани потеряла его.

— Наша любовь была обречена, — сказала я. — Но у тебя же не было таких причин. Она засмеялась:

— Из-за того, что любовь одной отвергнута, вовсе не значит, что повезет другой.

— Но он любил тебя.

— Как сестру… Я знала, что любит-то он тебя, и приняла предложение Эдуарда. Только после свадьбы я узнала правду.

Я отвернулась. Посмотрев на ослепительное небо, на пальмы на горизонте, я подумала о трагических поворотах нашей жизни, которые привели нас сюда. Благодаря этой исповеди мы стали ближе, ведь мы обе любили и потеряли Кэри.

Ребенок Дженнет, как и ребенок Хани, был крещен по католическому ритуалу. Хани была католичкой еще до того, как покинула Англию, а Дженнет была готова принять любую веру. Альфонсо наставил ее на путь истинный, а Джон Грегори повел по этому пути. Я думала о том, что скажет Джейк Пенлайон, когда узнает, что его сын, хотя и незаконнорожденный, был крещен как католик, и эта мысль доставила мне удовольствие.

Дженнет назвала сына в честь его отца Джейком, и скоро его стали называть Жако.

Наши жизни заполнились заботой о двух детях. Но вскоре в нее вошел и третий ребенок.

Это был найденный мной Карлос, бедный маленький Карлос. Он мог тронуть сердце любой женщины, главным образом потому, что в нем было что-то живое, веселое и шаловливое.

Я думала о доне Фелипе больше, чем могла допустить. Он часто отсутствовал, даже если приезжал в Лагуну. Когда он был дома, я прилагала все усилия, чтобы не встречаться с ним, но любила тайно следить за ним. Иногда мне удавалось, оставаясь в тени, увидеть его из окна глядящим наверх так, будто он знал, что я наблюдаю за ним.