Виктория Холт - Сестры-соперницы

Из дома выбежали мистер и миссис Черри. Подбежав к существу, лежащему на траве, миссис Черри сделала странную вещь: она упала рядом с ним на колени и прижалась лицом к распростертому телу.

Это было каким-то кошмаром: холодная ночь, мы с Берсабой, тесно обнявшиеся, словно боясь потерять друг друга, тело, лежащее на траве, и миссис Черри, раскачивающаяся взад и вперед, что-то неразборчиво бормоча в отчаянии.

Из дома выбежали Грейс, Мэг и Джессон. Грейс наклонилась и сказала:

— Он мертв.

Миссис Черри закричала:

— Черри застрелил его! Он застрелил нашего сыночка!

Черри положил руку на плечо жены, пытаясь успокоить ее.

— Давайте занесем его в дом, — сказал Джессон. Мне стало дурно от вида крови. Берсаба поддержала меня за талию.

— Тебе необходимо лечь в постель, Анжелет, — сказала она.

Я не обратила внимания на ее слова. Мне нужно было знать, что произошло.

Убитого перенесли в оружейную комнату, и теперь я сумела рассмотреть его лицо. Странно и пугающе выглядело оно. Жесткие вьющиеся волосы спадали на низкий лоб и покрывали нижнюю часть лица; на самом лице лежала какая-то печать зла, которую не смогла стереть даже смерть.

Грейс увела миссис Черри, и с нами остались мистер Черри и Джессон. Я спросила:

— Что это значит? Кто этот человек? Вы застрелили его, Черри?

— Да. Я застрелил его. Вы слышали слова миссис Черри. Это правда. Это наш сын.

— А откуда он взялся? — спросила Берсаба. — Почему он появился так неожиданно?

— Он убежал, госпожа. Он и раньше убегал. Это было для нас тяжким испытанием. Он содержался в сумасшедшем доме… У него силы на двоих мужчин… и он был опасен. Его нельзя было держать в доме, он тут все сокрушил бы. Никакого другого выхода не оставалось… Я знал, что сделаю это… если он вернется.

Берсаба овладела ситуацией. Она пошла на кухню и принесла что-то из шкафчика миссис Черри, налила это в бокал и дала ей выпить.

— Вы должны держаться, — сказала она. — Все, что произошло, — к лучшему.

— Для нас это было ужасным испытанием… все эти годы… мы ведь не знали, когда он вновь убежит.

— Теперь уже ничего не поделаешь, — сказала Берсаба, — он умер. Завтра нужно вынести его из дома и похоронить. — Черри кивнул. — Джессон уложит вас в постель.

— Я сделал это, чтобы спасти вас, госпожа. Я сделал это, чтобы спасти дом. Неизвестно, что бы он тут натворил. Он же сумасшедший. Взял бы да и спалил тут все. Мне пришлось это сделать. Я был вынужден, и миссис Черри должна это понять. Но все-таки он ее сын, и…

Берсаба повернулась к Джессону.

— Отведите Черри в его комнату, Джессон, — велела она, — и побудьте с ним и с миссис Черри. За сестрой я присмотрю сама.

Она проводила меня в спальню и осталась со мной. Мы долго говорили.

— Черри поступил правильно, — сказала Берсаба. — Сразу было видно, что этот урод — ненормальный… даже когда он уже был мертв. Если бы он пробрался в дом, нам пришлось бы туго. Черри, наверное, знал, насколько он опасен.

— Застрелить собственного сына… — начала я.

— Он мертв, и это к лучшему.

Детишки во время всех этих событий спали мирным сном, но ни один из взрослых в эту ночь не сомкнул глаз. Утром Черри и Джессон унесли тело и похоронили его на краю выгона, водрузив на могиле камень, на котором Черри высек надпись: «Джозеф Черри» и дату.

Потом он поговорил с нами, гораздо более хладнокровно, чем накануне ночью. Берсаба усиленно старалась внушить ему мысль, что, принеся в жертву своего сына, он спас всех нас, иначе с нами могло произойти нечто ужасное. Как рассказал Черри, его сын родился ненормальным. С ранних лет проявлял склонность к насилию: мучил и убивал животных, а позже у него появилось желание делать то же самое с людьми. Пришлось отправить его в сумасшедший дом, заковать в цепи. Однажды ему уже удалось убежать, и какой-то инстинкт привел его к дому родителей. Так Джозеф Черри попал в Фар-Фламстед. В тот раз его присутствие обнаружили лишь после того, как он пробрался в дом. Его успели остановить в самый последний момент, когда он уже собирался устроить пожар. Тогда отец выстрелил ему в ногу. Что-то вроде этого он, видимо, хотел сделать и на этот раз, но выстрел поразил сумасшедшего в сердце.

— Вы храбрый человек, Черри, — сказала Берсаба, — и я считаю, что все живущие в этом доме должны быть благодарны вам.

Конечно, этот случай изменил всех наших домочадцев. До этого мы в тревоге ожидали нападения солдат, которые могли разрушить дом и убить нас. Теперь мы смотрели в лицо неменьшей опасности. И Берсаба и я содрогались при мысли о том, что могло бы случиться, ворвись этот безумец в комнату, где спали дети. Мы не знали как и благодарить мистера Черри.

Миссис Черри целиком погрузилась в свое горе. Сплетя венок из листьев, она положила его на могилу сына. Я была рада тому, что она не обвиняет своего мужа, чего вполне можно было ожидать, так как она выглядела совершенно потерянной и сбитой с толку.

У нее изменился даже цвет лица, на котором стала гораздо заметнее сеточка вен. Она почти все время молчала. Я подумала: «Как странно, что у людей есть секреты, о которых мы и не подозревали». Круглое розовое лицо миссис Черри, так подходящее к се имени, скрывало страшную тайну. Это заставило меня посмотреть на нее совсем по-иному.

Шли недели, и жизнь возвращалась в обычную колею. Как и прежде, мы ожидали появления врага, но теперь мы знали: самые фанатичные солдаты парламентаристов не так страшны, как тот безумец, который легко мог проникнуть в дом, пока мы спали.

Стоял ноябрь — месяц туманов и обнажившихся деревьев, зеленых ягод на плюще и кружевных паутинок на ветвях.

Через три месяца должен был родиться мой малыш, и я не могла дождаться февраля с его капелью и первыми почками жасмина.

Именно в ноябре у меня появилось ужасное предчувствие, что кто-то пытается меня убить.

Временами я сама смеялась над своими фантазиями, и мне ни с кем не хотелось говорить об охватывающем меня страхе… Даже с Берсабой. Я пыталась убедить себя: известно, что у беременных женщин появляются разные причуды, они становятся мнительными, совершают странные поступки, воображают немыслимые вещи.

Вот и у меня возникла нелепая убежденность в том, что за мной следят и меня преследуют. Когда я направлялась в наиболее уединенные места: в комнату Замка, в домашнюю церковь, куда нужно было идти по винтовой лестнице с крутыми ступеньками, — я ощущала опасность.

— Поосторожней с этой лестницей, — предупредила меня Берсаба, — она опасна. Если ты здесь споткнешься, это может стать губительным для ребенка.

Однажды в сумерках я спускалась по лестнице и вдруг почувствовала, что позади находится кто-то, наблюдающий за мной. Мне даже показалось, что я слышу его дыхание.