Сюзан Таннер - Путы любви

Полное гладкое лицо Леты, ее темные глаза говорили о том, что она понимает значение происшедшего. Кинара не закрыла дверь на засов, а ведь она, Лета, отвечает за все, что происходит в главной башне замка. Она была не так молода, как это могло показаться. Одиннадцать лет она была замужем, и уже четыре года – вдовой. Ей по плечу было то, что ей доверили. Лету не нанимали, она была дальней родственницей Лаоклейна. Лете показалось, что Лаоклейн не сердится, не обвиняет ее. Она почувствовала облегчение и стала подавать ужин.

Для Дары еды было больше чем достаточно. Жареная свинина, из которой сочился жир, соперничала с обжигающими хрустящими лесными голубями. Рядом стояли бочки с вином, чтобы утолять жажду. Дара ела с аппетитом, не отрывая глаз от стола, избегая чужих взглядов. Только один раз она подняла свой взор, когда Лаоклейн обратился к большому, спокойному человеку с густыми рыжими волосами.

– Ешь хорошенько, Гервалт. Впереди у тебя тяжелая ночь. Мне нужно узнать, где находится Райланд, и передать ему сообщение.

Лаоклейн и Дара встретились глазами. Гервалт сказал:

– Ну что же, вместо того чтобы спать, я поскачу к границе.

Дара первой отвела взгляд, проклиная свою беспомощность. Лаоклейн ответил:

– Да, скачи быстро, но осторожно, мой друг. На той стороне границы для тебя небезопасно, а мне бы не хотелось терять хорошего человека.

Дара вертела в руках кусок хлеба, густо намазанный маслом, только бы не слышать замышлявшиеся планы. Они вызывали тревогу. Она была не в силах помешать им или изменить их. Потеряв аппетит, она оставила еду. Лаоклейн вновь привлек ее внимание, когда заговорил об отсутствии Руода.

Дункан, до сих пор мрачно молчавший, сказал:

– Он топит свою жизнь в дешевом эле, развлекаясь с худосочной белокурой девкой.

Лаоклейн спокойно ответил:

– Если не иметь в виду, что он внебрачный ребенок, а этим он обязан тебе, то он сам выбрал свою долю.

– Как я выбрал свою? – Между отцом и сыном промелькнула искра враждебности. – Джеми хорошо заплатил тем, кто сражался за то, чтобы корона отца оказалась на его голове… и жестоко наказал тех, кто противился его измене!

Все взоры были устремлены на этих двух мужчин, с вызовом смотревших друг на друга. Но, услышав спокойный ответ Лаоклейна, все облегченно вздохнули.

– Член королевской семьи не изменяет. Прошло более десяти лет с тех пор, как мы присягнули на верность новому королю, Дункан. Мы примирились с прошлым. Джеймс IV наш законный король, и никто не сомневается, что его отец давно мертв.

– Да, мертв! Убит бедняга, в Саучибурне. Ты думаешь, забыли, что сын главы рода Макамлейдов оказался неверным ему? Ты слишком молод, чтобы презреть всех и вся. В живых осталось немного, кто это помнит, – с горечью заметил он. – Слишком много народу погибло за него, нашего законного сюзерена.

– И напрасно! – прогремел голос Лаоклейна. – В этом человеке не было ничего королевского. И Джеми никогда не желал смерти своему отцу. Он хотел добиться лишь власти. Не моя вина, что тебе пришлось покинуть Галлхиел. Я хорошо знаю, ты любишь его, я тоже. Но что прошло, то прошло. И конец!

Дункан тяжело опустился в кресло.

– Да, пусть будет так.

В раздумье он взглянул на огонь. Словесная борьба оказалась бесполезной, ведь Лаоклейн говорил правду. Джеймс правил вот уже много лет, и никто не сомневался, что делал он это с гораздо большим успехом и был более любим, чем его несчастный отец. И все же полностью прошлое нельзя забыть, и ощущение горечи остается навсегда.

Дункан грустно размышлял. Дара тоже погрузилась в свои мысли. Теперь она должна ждать благоприятного случая, так как слово Райланда, однажды данное, будет сдержано во что бы то ни стало. Лета смотрела на нее с осуждением, а Дара не чувствовала угрызений совести. Она не сожалела о том, что этой женщине сделали выговор за открытую дверь.

Здесь все – ненавистные враги, которых нужно уничтожить, хотя бы в память о Кервине.

Даре принесли воду и чистое льняное полотенце. Она вымыла и вытерла руки. Лаоклейн встал и протянул ей свою руку, но Дара пренебрегла ею. Лаоклейн покраснел от злости, а Дара посчитала это своим вознаграждением. Тогда он грубо схватил ее за руку и повел к лестнице, подгоняя вперед, когда она задерживалась. В зале все смолкло, когда они уходили. Дара была уверена, что, взгляни она на присутствующих, она увидела бы на их лицах жадный интерес.

Сердце Дары билось от страха. Она боялась его намерений. Она едва видела его лицо в неясном свете факелов, прикрепленных к высоким, холодным стенам, но даже то, что она могла различить, вселяло в нее страх. Он все еще сжимал губы от злости после ее оскорбительного поступка. Его рука обжигала ее даже сквозь рукав. Едва ли она смогла бы сопротивляться, задумай он обладать ею.

Он привел ее в просторную удобную комнату. Дара с облегчением вздохнула. Некоторые ее страхи исчезли. Это была не та крошечная комната, в которой она провела день, и не собственные покои Лаоклейна. Этой комнатой едва ли пользовались. И хотя в камине горели только что положенные дрова, а на мебели только что вытерли пыль, в комнате все еще было затхло и душно. Полог из розового дамаста был поднят над большой пуховой кроватью, а ночная сорочка лежала поверх покрывала. Дара быстро оглядела комнату, повернулась назад и обнаружила, что Лаоклейн стоит рядом.

Он сосредоточенно смотрел на нее, разглядывая платье. Оно было мягким, теплым, голубого цвета, облегающий в кружевах бюст, короткий гладкий подол. Дара стояла молча, в ожидании, лицо ее было бледно. Волосы следовало бы причесать. Они ниспадали спутанными темно-рыжими прядями, а круги под очень яркими глазами говорили о ее переживаниях.

Она вздрогнула и подняла руку, как бы защищаясь, хотя Лаоклейн даже не шевельнулся. Невероятно, но он ушел, не попрощавшись, тихо, но крепко закрыв за собой дверь. У Дары подкосились ноги, и она опустилась в глубокое кожаное кресло, стоявшее около камина. Дрова в камине потрескивали, ее окутывало тепло. Лаоклейн же остановился за дверью, с трудом пытаясь забыть ее образ.

Он вернулся в зал, где в одиночестве все еще сидел Дункан. Из-за него его холостые слуги не могли лечь спать, так как их постелью был пол, устланный шкурами. Лаоклейн наполнил два бокала и присоединился к отцу, сидевшему у огня.

Приближалась полночь, когда Руод вернулся в крепость Атдаир. Ему было тошно и от вина, и от своих собственных горьких мыслей. Дункан кивнул ему головой, когда тот подошел, а Лаоклейн сделал вид, что не замечает его присутствия, пока Руод грубо не заговорил с ним:

– Эй, брат, кажется, не так-то просто уложить девку в постель. Стоило бы побороться, зная, какая награда тебя ожидает. Или ты потерял всякое желание изнасиловать девчонку?