Розалин Майлз - В порыве страсти

– Чтобы прикончить моего отца, потребуется не только Баньип, но и сам Великий Змей Источника, – рассмеялся в ответ Джон.

Только Дасти не разделял общего веселья. Взгляд его древних, как само время, глаз был устремлен поверх костра, в темноту, где мычали и кружили на месте коровы. Он слышал их беспокойное фырканье.

– Он что-то видел, – сказал Джеймс, указывая на Дасти.

Джон удивленно поднял голову.

– Что видел?

– Не Баньипа, – мягко улыбнулся ему Дасти. Дасти учил Джона ездить верхом, разбираться в тайнах буша и неба над головой, учил, как распознать плохого пастуха, больного бычка или стельную корову. Все самое важное Джон узнал от Дасти. Однако Дасти, умеющий понимать язык всех живых существ на свете, знал больше, много больше того, что мог рассказать белому человеку.

Предчувствия, а вернее сказать, предвидения Дасти не вызывали у Джона ни малейших сомнений.

– Тогда что же? – настаивал он.

– Скот, – тихо ответил Дасти. В отблесках пламени его лицо казалось трагической маской, а глубоко посаженные глаза – озерцами грядущей беды. – Нехорошо здесь. Стадо беспокоится. Животные чуют духов.

Для всех, кто знал о существовании духа Йови, вестника смерти, зачастую являвшегося животным, ибо люди глухи, это было знаком грядущей беды. Фрэнк и Слим обменялись испуганными взглядами, Джеймс не сводил глаз с Дасти. Атмосфера сгустилась, холодный ветер страха коснулся всех сидящих у костра.

– Да бросьте вы, ребята!

Генри Саффолк – у этого костра только они с Джоном были белыми – вскочил на ноги и подбросил в огонь еще одно полено. Честный, очень земной в своих помыслах и абсолютно лишенный воображения, он больше не мог слушать подобные разговоры.

– Эти чертовы коровы нервничают, потому что знают, что завтра им на рынок, – рассмеялся он. – А еще они знают, что придут туда на своих четверых, а выйдут куском мяса!

Дасти промолчал, прикрыл глаза. Джона слова Генри не убедили.

– Ты думаешь, они знают, что умрут? Как это? Генри пожал плечами. Дасти в своем молчании казался каменным изваянием.

– И все-таки что-то случится, – произнес Фрэнк, обычно самый молчаливый из компании. – Если Дасти видел, Дасти почувствовал, значит, что-то случится.

Еще неделю назад я бы не обратил на его слова ни малейшего внимания, подумал Джон, а сейчас…

– Что-то плохое? – как можно более небрежно спросил он.

Только Слим, похоже, не испытывал тревоги. Серьезные лица вокруг вызвали у него приступ веселья.

– А может быть, что-то хорошее! Женщины приходят сюда, когда хотят иметь детей, чтобы детские духи из воды перешли в них. Босс, может, тебя здесь ждет ребенок!

Мысль о Джине пронзила сердце Джона. «Джина – и дух-ребенок, наш ребенок…» – пронеслось в его голове.

В это мгновение он понял, что безнадежно влюблен в девушку, похожую на грациозного золотисто-коричневого олененка, без предупреждения вошедшую в его дом, в его жизнь.

Влюблен – возможно, поправил он себя, но далеко не безнадежно. Он ей нравился, в этом можно не сомневаться. Осталось всего лишь превратить влечение в любовь.

Он встал и быстро пошел прочь, в темноту. Друзья не обидятся. Светлое будущее раскрывалось перед ним в мечтах. Вот Джина выслушивает его предложение руки и сердца, поднимает к нему свое нежное личико, раскрывается, подобно тянущемуся к солнцу цветку. А вот уже она – его невеста, вся в белом и с белыми цветами в волосах. Господи, о каких глупостях он думает. Она может быть в чем угодно – в белом, желтом, серо-буро-малиновом, хоть в пластиковом мешке – все равно все женщины в мире ей в подметки не годятся!

А потом – а потом…

Может, пора старику потесниться – в последнее время он вел себя так странно… Джон представил себя хозяином Кёнигсхауса, а рядом – Джину, городская компания продана, треволнениям из-за денег пришел конец, и кругом – только его земля, она всегда принадлежала ему, сколько он себя помнит, земля его и его детей, крепких высоких мальчиков, как он сам и его отец, и золотистых застенчивых девочек, нежных, но с твердым характером, как их мать…

В черном небе зажглись бледные звезды. Нагретая земля источала запах ночи. Никогда еще ему не было так покойно, как сейчас. Внезапно он обнаружил, что рядом с ним стоит Генри.

– Знаешь, Генри, я был бы счастлив умереть здесь, – тихо произнес Джон.

Генри ужасно не любил подобные разговоры.

– Ты собираешься отбросить копыта? Джон шутливо ткнул друга в плечо.

– Не бойся, приятель. Знаешь что? Мы с тобой превратим Кёнигсхаус в самую лучшую ферму в мире.

Генри ухмыльнулся.

– Значит, ты решил, что колледж не для тебя? А ведь твоя мама хотела, чтобы ты учился.

– Что ты, какая учеба, если единственное, чего я хочу – с утра до ночи считать скот! Мое место здесь, а среди книг, кирпича и бетона я бы просто не выжил. – Он помолчал. Так что пусть мой дядя Чарльз разберется с городскими делами, а я займусь Кёнигсхаусом.

Ну-ну, вот и подводные течения появились, подумал Генри, стараясь скрыть удивление.

– Дружище, осталась одна маленькая загвоздка. Как быть с твоим отцом?

– Он свое пожил, – беспечно ответил Джон. – Теперь мой черед.

Глухая черная ночь окутала землю, освещенную лишь тусклым светом угасающих звезд. В костре тлели угольки; спящие лежали тихо, как неживые. И лошади, и скот успокоились. Природа замерла, пульс жизни замедлился.

Но не все земные создания спали. Тех, кто бодрствовал, кто готовился учинить зло, гнали голод и жажда. Чуть приметно шевельнулись толстые стебли диких лилий – то водяная змея скользнула в прудик, всколыхнула серо-стальную поверхность воды и исчезла. А в буше, окружавшем маленький мирный оазис у источника, тихо сновали ночные хищники, с каждым шагом все ближе подбираясь к своей беззащитной жертве. И среди них двигалось что-то темное, тяжелое, извивающееся, зловещее само по себе, несущее с собой свернутую в кольца, готовую к нападению смерть.

Не больше минуты ушло на то, чтобы отыскать в долине небольшой лагерь, а в лагере – кострище и спящих вокруг него людей. Любой хищник выбрал бы одинокую жертву, большую, крупную, внушительную даже во сне, лежащую в своем толстом спальном мешке вдали от остальных, забывшуюся мертвым сном.

Тихо, как призрак, приближался посланник смерти к намеченной жертве. Еще секунда – и длинные блестящие змеи напали на одинокого спящего.

Филипп видел сны, свои обычные сны о победах, торжестве и господстве. А проснувшись, окунулся в самый страшный кошмар, какой только можно себе представить: его тело не повиновалось ему. Потом пришло ощущение бесконечного беззвучного крика: что-то невидимое закрывало ему нос и рот, он стал задыхаться. Но вот ужасные сновидения кончились, и он ощутил настоящую, невыдуманную адскую боль – острые зубы снова и снова впивались в его беззащитное лицо и шею.