Розалин Майлз - В порыве страсти

А душа Джона восставала против многолюдных похорон. Отец, будь моя воля, думал он, утирая слезы, тебя провожали бы лишь мы с мамой, Чарльз, Бен, Джина и Роза, и мы положили бы тебя на высоком холме в буше, ты ведь всегда любил спать под открытым небом. Я бы ни за что не упрятал тебя под плитами этой чертовой часовни, где единственной твоей компанией будут старые кости!

Джон вышел на улицу, увидел конюшни, и боль утраты навалилась на него с новой силой. Кайзер, огромный жеребец Филиппа, стоял в деннике, понуро опустив голову. Так плохо может выглядеть только некогда любимая хозяином, а теперь всеми забытая лошадь. Лоснящаяся белая шкура коня потускнела, взор потух. А судя по тому, как он скалил желтые зубы и прижимал уши, его и без того тяжелый характер сильно ухудшился за неделю, прошедшую со дня смерти Филиппа. Нужно будет прогулять его, дать размяться, взаперти он совсем с ума сойдет, подумал Джон. Скорее всего он меня сбросит и покалечит, и не только из-за буйного темперамента. Вполне возможно, что он не признает другого хозяина. Но я обязан попробовать, это мой долг перед ними обоими.

Джон слишком хорошо знал норовистого жеребца, чтобы подойти и погладить его, он лишь сказал ему несколько ласковых слов, обогнул конюшню и стал ждать, когда появится траурная процессия. В этот момент Элен вышла из дома и по центральной дорожке направилась к зданию конторы. Интересно, что ей там нужно? Джон пересек лужайку и тихо вошел за матерью следом.

Элен стояла у сейфа и поворачивала ручки, пытаясь услышать щелчок. Она так увлеклась, что не услышала шагов сына. Он подошел к ней почти вплотную.

– Мам, что ты делаешь?

Она резко обернулась, прикрыла рот рукой, чтобы не закричать, а затем виновато проговорила:

– Джон! Я думала, ты в доме!

– Что случилось? – Элен покачнулась, Джон едва успел ее поддержать. – Тебе помочь?

Элен постаралась взять себя в руки.

– Нет, дорогой, не беспокойся. В доме все заняты приготовлениями, и я решила, что сейчас самое подходящее время… я подумала… словом, из банка должен приехать мистер Карри, и я решила, что нужно посмотреть, нет ли копии завещания, а заодно и каких-то других бумаг, чтобы знать… – Она замолчала.

Джон удивленно потряс головой.

– Но ведь мистер Карри душеприказчик, у него точно должна быть копия.

– Конечно. – Элен заставила себя улыбнуться. – Видишь ли, я подумала, что могут оказаться и другие… ты ведь знаешь, каков был Филипп…

Бедная мама, опечалился Джон, сама не знает, что говорит.

– Разве ты не помнишь, папа сказал, что только одно-единственное завещание имеет силу, – мягко произнес он.

Элен кивнула.

– Да, самое последнее. По которому все остается тебе. Я уверена, нам не о чем беспокоиться.

Джон неловко погладил мать по плечу.

– Послушай, чтобы открыть сейф, нужно знать шифр. Скорее всего он в том конверте – который «вскрыть после моей смерти». Там, где номера банковских счетов и все такое. Это должен быть шестизначный номер, у всех старых сейфов такие. Конверт лежит в моей комнате. Приходи за ним, когда хочешь.

– Нет-нет, дорогой, все в порядке. Я не думаю, что там лежит что-то важное, по-моему, его не открывали с того момента, как умер отец Филиппа. У него уже давно компьютер, а там пароль, сам знаешь. Нужно будет узнать у Чарльза или у Бена.

Они вышли из конторы и присоединились к гостям.

«Тебе не о чем беспокоиться, – повторяла про себя Элен. – Филипп явно обо всем позаботился. А ты сумела узнать кое-что новое: тебе нужен шестизначный код. Но как глупо ты попалась, в следующий раз нужно быть осторожнее!»

Полуденное солнце нещадно палило, ветер поднимал клубы пыли. Аборигены собрались во дворе, чтобы попрощаться со своим хозяином и облегчить его душе переход в Великое Царство Снов, где она и будет отныне пребывать. Одна из женщин обхватила голову руками и запричитала, остальные постепенно присоединились к ней.

Ниннана комбеа, иннара ингуна каркания… О Великий дух. Отец Всех Вещей, дубы вздыхают и плачут, эвкалипты роняют кровавые слезы, ибо тьма поглотила твое создание…

А в доме собрались все, кто знал Филиппа, чтобы отдать ему последние почести. Элен машинально приветствовала гостей, их лица проплывали мимо нее как в тумане: местные фермеры, скотоводы, пастухи, все те, с кем общался ее муж во время своих наездов в городок… Оказывается, у многих людей был повод благодарить Филиппа.

– Миссис Кёниг, он был прекрасный человек, один из самых лучших, – перед ней стоял высокий широкоплечий мужчина в легком костюме цвета хаки, форме местной полиции. – Мы с Роско – вот он рядом – всегда будем помнить, каким щедрым человеком был мистер Филипп. По отношению ко всем нам, полицейским. Никогда не забывал сделать пожертвование в Фонд вдов и сирот, скажи, Роско!

Напарник печально кивнул.

– Джордж прав, мы будем часто вспоминать мистера Кёнига, он всегда просил нас присматривать за вашей фермой, хотя здесь ничего и не случалось, так хорошо он вел дела, правда, Джордж?

– Спасибо, Джордж… спасибо, Роско… Спасибо, вы очень добры… спасибо, что смогли прийти…

Казалось, этой пытке не будет конца. Наконец ей сообщили, что все готово к началу службы. Люди медленно потянулись к выходу, в скорбном молчании пересекли лужайку, миновали здание конторы и вышли к небольшой каменной часовне. Сквозь стрельчатые окна внутрь проникали жаркие солнечные лучи, высвечивая гроб и танцующие в воздухе пылинки. В полумраке холодно белел покров алтаря, мерцали восковые свечи. Своей изящной простотой часовня порадовала бы сердце самого Лютера.

Перед алтарем было поднято несколько каменных плит. У Джона – он шел во главе процессии, поддерживая Элен под руку, – защемило сердце при виде зияющей черноты провала. «Тебе здесь не место, отец! – беззвучно вскричал он. – У тебя над головой должно быть чистое небо и звезды!»

Гроб установили на тех самых козлах, на которых Филипп испустил дух, только теперь он покоился, по выражению хозяина местного похоронного бюро, «с миром».

Однако закатившиеся глаза все не хотели закрываться, и никакая косметика не могла скрыть страшные следы укусов, обезобразившие лицо и шею покойного. Как и все присутствующие, Филипп был обряжен в непривычный костюм с галстуком, а его огромные руки, теперь белые и застывшие, как и лицо, были сложены на груди. «Это не Филипп! – Вот все, о чем думала Элен, подходя к гробу. – Это не тот человек, которого я знала! – У нее ком застрял в горле. – Господи, что они с ним сделали! Он ни за что не скрестил бы так руки! Он не верил в Бога, он был сам себе и Богом, и дьяволом!»

Джон по-прежнему поддерживал ее под руку. Чувствуя на себе чужие взгляды, Эллен наклонилась, чтобы в последний раз поцеловать мужа. Она знала, что щека будет холодной, но что еще и липкой, будто покрытой холодным потом, – нет. Она с трудом подавила дрожь и, поднимая голову, увидела глаза умирающего Христа – над алтарем висело старинное распятие. Христос взирал на нее не то с состраданием, не то с презрением.