Джейн Фэйзер - Фиалка

— Это Виолетта, — мрачно объявил Джулиан; он наклонил голову, снимая Тэмсин со своих плеч. Спасенная девушка с криком подбежала к Фиалке, обняла, изливая на нее многословные потоки благодарности.

Джулиан уловил суть ее сбивчивой речи и наконец понял, чем Тэмсин занималась на площади. Ему самому и в голову не пришло как-то связать бегство девушки с присутствием там Виолетты. Обрадованный тем, что хотя бы не высказал вслух своих предположений по поводу грабительских наклонностей Виолетты, он уже собрался извиниться за свою грубость, когда Фиалка набросилась на него.

— Вы… вы не лучше этой мрази… не лучше, чем этот грязный сброд, состоящий из насильников и убийц! — заявила она, выплевывая слова, как змея яд. — Как вы смеете так обращаться со мной?! Мерзавец, негодяй…

— Ты, попридержи язык! — взревел Джулиан, забыв о своем намерении помириться. — Если бы я вовремя не появился на сцене, ты бы уже лежала на этих камнях, и каждый, кто пожелал бы встать в очередь, получил бы свою долю!

— Грязные, омерзительные свиньи! — в запале выкрикнула Тэмсин, и внезапно ее голос стал тихим и задрожал. К своему удивлению, Джулиан увидел, что в ее фиалковых глазах блестят слезы, а лицо исказилось от плача. — Солдаты, — продолжала она, — последнее отребье и то не позволят себе такого. Варвары, хуже животных! — Она указала на площадь, где продолжали развлекаться воины-победители. — Да и животные не ведут себя так! Они не обращаются с себе подобными как с бесчувственным мусором. — Внезапно она умолкла: комком подступили к горлу слезы. Тэмсин отвернулась, глядя на сломанные ворота, рука отталкивала воздух, будто она пыталась отстраниться от изумленных слушателей.

Френк смотрел на нее в полном недоумении, девушка съежилась, прижимаясь к нему. Джулиан, будто очнувшись от гипноза, вызванного страстной и бурной речью Тэмсин, подбежал к ней.

— Тэмсин!

— Оставьте меня в покое! — Она отвернулась и попыталась оттолкнуть его.

Серебряная слеза блестела на ее щеке и стекала к уголку рта. Язык метнулся, слизнул слезинку, но за ней последовала еще одна и еще…

Джулиан забыл об обвинениях, которые она бросила ему в лицо. Забыл о том, в какой гнев она его приводила при каждой их встрече. Он ощущал сейчас только силу ее горя. Только сейчас он заметил кровь на ее одежде.

— Пойдем, — сказал он мягко. — Пора нам покинуть это место. Никто ничего не сможет здесь сделать до тех пор, пока они не пресытятся. — Он положил руку ей на плечо, чтобы вывести из города.

— Оставьте меня в покое! — повторила Тэмсин, но уже с меньшей убежденностью.

Джулиан покачал головой:

— Если понадобится, я понесу тебя на руках, Виолетта.

— Espadachin [11]! — вскричала она, но теперь слезы из ее глаз потекли быстрее. Она смахнула их, размазав при этом грязь по щекам, так что стала похожа на трубочиста. Но на этот раз она не сопротивлялась, когда он обнял ее за талию и повел.

— Ты спасла девушку, — сказал он, стараясь хоть немного ее утешить.

— Только одну из многих, — отрезала она. — Они насилуют монахинь, оскверняют церкви, насаживают людей на штыки… Я и прежде это видела.

Последнюю фразу она произнесла так тихо, что он был вынужден наклониться, чтобы расслышать. Но сила ее боли была такова, что слова запечатлелись в его мозгу ясно, как звук рожка.

За городскими стенами группы усталых португальских солдат копали братские могилы. Трупы горой укладывали на телеги и ждали, пока ямы окажутся достаточно глубокими, чтобы предать тела земле.

— Все вы одинаковы, — внезапно возобновила Тэмсин свою атаку. — Неужели может быть какое-нибудь оправдание тому, что здесь происходит? Такая бойня… такая бессмысленная бойня!

— Скажи это Наполеону, — ответил Джулиан сухо. — Скажи Филиппу. Если бы он сдал город, когда защищать его уже стало бессмысленным, тысячи жизней были бы спасены. Дело не только в нас, Виолетта.

— Я и не сказала, что в вас, — ответила она. — Но солдаты — грубые, жестокие звери…

— Это война. Она превращает людей в зверье, — перебил он. — А как насчет твоего отца? Он ведь вел войну ради золота, а не ради идеи…

— Не смей говорить о моем отце, англичанин! — Она резко повернулась к нему, и в руке у нее сверкнул нож, глаза, в которых до сих пор были слезы, горели яростью. — Что вы можете знать о таком человеке, как Эль Барон, вы, надменный, ограниченный английский солдафон! — Последнее слово она выплюнула в него, как самое большое оскорбление.

— Брось это, Виолетта. — Джулиан схватил ее за запястье и выкручивал до тех пор, пока ее пальцы не отпустили рукоятку ножа и тот не упал на землю. — Меня уже тошнит от твоих дикарских манер. — Он так резко оттолкнул ее, что она упала на колени. — Я умываю руки. Иди куда хочешь, только не попадайся мне на глаза. — Он повернулся на каблуках и, кипя яростью, зашагал к лагерю. Но, пройдя несколько ярдов, замедлил шаг и обернулся.

Тэмсин все еще стояла на коленях на земле, голова ее была опущена, слезы падали в грязь. Казалось, она не заметила его ухода. В первый раз после того, как это случилось, она вновь переживала побоище в Пуэбло-де-Сан-Педро во всех подробностях. Прежде она всегда позволяла себе думать только о том, как ее отец бросил вызов врагам и вступил с ними в смертельную схватку, когда мать уже обрела вечный покой. Но теперь она вспомнила, мысленно увидела и все остальное: мертвых детей, изнасилованных женщин, замученных мужчин и пожиравший деревню огонь, языки которого взметнулись высоко в небо. А она и Габриэль — двое против сотни, против нескольких сотен — стояли на вершине холма и лишь беспомощно наблюдали не в силах ничего изменить. А позже, через три дня, когда дикари оставили горящие дома, убитых жителей и ушли, захватив с собой все, что представляло ценность, она и Габриэль спустились в деревню похоронить Сесиль и Барона и выкопали ямы, чтобы похоронить остальных. Точно такие же ямы, как рыли здесь; они вдвоем не могли вырыть достаточно могил, чтобы закопать каждого в отдельной.

— Пойдем, ты не можешь здесь оставаться. — Джулиан наклонился к ней, и голос его был нежен. Он легко поднял ее, а она повернула голову и уткнулась лицом в широкое плечо.

Джулиан почувствовал, как ее тело сотрясается от рыданий, Он отнес ее в свою палатку, резко сказал Доббину, чтобы тот скрылся с глаз долой, и закрыл дверь изнутри, — Расскажи мне об этом, — сказал Джулиан спокойно.

Сент-Саймон направлялся к полевому госпиталю. Там лежало много людей из его бригады, и посещение полковника должно было поднять их дух, хотя вряд ли так же отразилось бы на его собственном. Те из его людей, кто не покоился в братских могилах, не лежал искалеченный в госпитале, теперь пустились в гнусный разбой и разгул в Бадахосе. Сделать их снова умными, добросердечными, честно сражающимися людьми, какими он их знал, было нелегко. И, скорее всего, единственное, что могло бы помочь, — это виселицы. Сент-Саймон знал, что главнокомандующий пойдет на этот страшный шаг, и будет так же прав, как и тогда, когда разрешил своим солдатам предаться разгулу в поверженном городе.