Джейн Фэйзер - Изумрудный лебедь

Ее спокойствие встревожило его. Он почувствовал в ней твердую решимость, проявлявшуюся и во взгляде, и в движениях. Ни ее домашнее платье, ни босые ноги, ни взлохмаченные волосы, по которым время от времени она проводила рукой, ничего не меняли в ее облике. Она была тверда, отважна и полна решимости.

— Если герцог ничего не заметил, милорд, я думаю, все устроилось, как вы и хотели. Вы во мне больше не нуждаетесь. А Мод склоняется к тому, чтобы принять уготованную ей участь.

— Миранда!

— Нет! — крикнула она. — Нет, милорд. Ответьте мне! Вы заплатили им за то, чтобы они покинули меня? Вы пригрозили им, а потом подкупили их, так?

Гарет был так ошарашен, что не мог собраться с мыслями и соврать что-нибудь правдоподобное.

— Вы им заплатили, сэр? — повторила она, и глаза ее ярко сверкнули на смертельно бледном лице.

И с мрачным смирением Гарет понял: он зашел слишком далеко и не имеет права

обманывать ее и дальше. Он чувствовал, что Миранда еще не готова услышать и принять правду, но был вынужден рассказать ей все.

— Да, — ответил он спокойно, — я заплатил им пятьдесят золотых, которые обещал заплатить тебе. А причина у меня была для этого вполне серьезная. Выслушай меня, и ты все поймешь.

— И они… взяли эти деньги… взяли ваши чертовы деньги! — сказала она с горечью. На лице ее было написано такое отвращение, что Гарет содрогнулся.

— Выслушай меня, Миранда. — Он обнял ее за плечи. — Только не перебивай, пока я не закончу. Потом можешь говорить что хочешь и задавать любые вопросы. Но, клянусь тебе, все обстоит совсем не так, как ты думаешь. Тебя никто не предавал.

Миранда слышала его слова, видела убежденность в его темных глазах, но тяжкое предчувствие, охватившее ее, преодолеть было невозможно. Ей казалось, сейчас произойдет что-то ужасное. Она молча смотрела на него и выражением лица напомнила ему узника, готового принять смерть от рук своего палача. И он решился — приступил к своему долгому рассказу, начав с описания ночи Святого Варфоломея.

Ему казалось, что прошло уже несколько часов, когда он наконец закончил свой рассказ, и теперь в комнате был слышен только один звук — бормотание Чипа, сидевшего на подоконнике и теребившего лапкой занавеску.

Когда Гарет был уже не в силах больше выносить молчание Миранды, она заговорила. Но голос ее был каким-то странно безразличным, словно ей все равно.

— Как вы можете быть уверены, что я сестра Мод?

— Этот маленький знак в форме полумесяца у тебя на затылке, — ответил Гарет, стараясь говорить как можно спокойнее. — Такой же знак носит на теле Мод, такой же есть у меня. Такой был и у твоей матери. Это знак Харкортов.

Миранда подняла руку, чтобы потрогать отметину на затылке под волосами. Она ее не чувствовала, но знала, что пятно там есть, как знала и то, что бесполезно отрицать очевидные факты. Она и Мод были сестрами-близнецами. И дело было не только в том, что ее затылок украшал этот знак. Она чувствовала их родственную связь и понимала, что и Мод это ощущает.

— Очень немногим было известно об исчезнувшем ребенке, — сказал Гарет. — В ту ужасную ночь было столько убийств, столько крови, столько ужаса, что пропажа крошечного ребенка стала незначительным событием по сравнению с остальными преступлениями.

Снова воцарилось мрачное молчание. Гарет был серьезно обеспокоен страшной бледностью Миранды и странным блеском ее глаз.

Она старалась не смотреть ему прямо в лицо, а когда он протянул руку, чтобы приподнять ее подбородок и заглянуть в глаза, она отшатнулась, будто он хотел ее ударить.

— Ты понимаешь, что это значит?

Он не был уверен в том, что она слышала его слова. Он так и знал. Ее нужно было сначала подготовить и только потом все рассказывать. Это оказалось для нее слишком сильным потрясением.

— Да, — ответила Миранда, — понимаю. Вы использовали и обманули меня. И вы отослали отсюда мою семью.

— Эти люди не твоя семья, — возразил Гарет. — Они уехали, потому что поняли — это необходимо. Они заставили меня пообещать, что я все объясню тебе. Скажу, что они не бросили тебя. Они поняли, что больше не могут быть вместе с тобой.

Теперь, когда он ей это объяснил, она все поймет и перестанет страдать.

— Кто сказал, что они мне больше не нужны? — спросила Миранда. В ее глазах полыхнула ярость, будто молния ударила. Глаза ее сверкали, а бледные щеки разрумянились. — Вы! Это решение приняли вы! Они моя семья! Они любили меня. Они всегда были со мной. Я не Харкорт и не д'Альбар… Я то, чем была всегда, и у вас нет никакого права вмешиваться в мою жизнь. Вы, вы купили мою семью, как если бы они… были обычным товаром и вы могли распоряжаться их жизнями по своему усмотрению. Вы предали меня, мою веру в вас, мою…

— Тише, Светлячок, пожалуйста, тише. — Гарет потянулся к ней, притянул ее к себе, стараясь успокоить. — Светлячок, послушай меня. Ты не можешь сейчас рассуждать здраво. Как только я понял, кто ты, я не смог оставаться безучастным к твоей судьбе. Я был обязан вернуть тебя в тот круг, к которому ты принадлежишь по праву рождения.

Миранда резко отпрянула от него.

— Нет, милорд, вы лжете! Вы увидели во мне средство удовлетворить свои честолюбивые помыслы, — сказала Миранда твердо. — И вам было безразлично, кого для этого использовать.

Гарет попытался снова привлечь ее к себе. Он гладил ее волосы и говорил:

— Не стану отрицать, честолюбие тоже мной двигало, это верно. Честолюбие — великая сила. Но оно касается и тебя, Миранда. Подумай, чего я хотел добиться для тебя. Ты могла бы стать королевой Франции.

— А если я не хочу этого? — спросила она, вырываясь из его объятий. — Если такие планы вызывают у меня только отвращение? Что тогда, милорд?

— Ты не для того создана, чтобы жить на улице, ты ведь и сама это понимаешь, — сказал он, пытаясь говорить спокойно и веско. — Я открыл тебе дверь в новую жизнь. Знаю, что поначалу это ошеломило, но готов поклясться, что твоя судьба в этом.

Миранда покачала головой.

— Нет-нет! — ответила она с горечью. — Мне здесь не место. — Она смотрела на него решительно и непреклонно. — Мод выйдет замуж ради ваших честолюбивых планов, но не я.

Она отвернулась, охваченная невыносимой болью, вызванной его предательством. И что бы он ни говорил, что бы он ни сделал, этим ее не унять. От его слов ей становилось только хуже. С той самой минуты, как он ее встретил, он не думал ни о чем ином, кроме своих честолюбивых планов. Даже в минуты любви. И потому истина, которой он с ней поделился, не возымела никакого действия. Миранда оставалась такой, какая она есть. И никакие слова не могли ее изменить.

— Миранда, любовь моя…

— Не называйте меня так! — крикнула она. — Между нами было достаточно лжи, милорд. Не будем множить ее. Вам всегда была абсолютно безразлична моя судьба. Вы не чувствовали ко мне ни крупицы любви. О чем вы думали, милорд, когда держали меня в объятиях и занимались со мной любовью? Хотели успокоить?.. Чтобы я не помешала вдруг вашим планам!