Лора Бекитт - Роза на алтаре

– Браво! – сказала старуха. – Теперь ты тем более обязана пойти с ним в комнату свиданий.

– Что ж, это мысль, – промолвил Бернар и негромко прибавил, обращаясь к Элиане: – Там мы могли бы поговорить.

Она безропотно пошла за ним – не потому, что всецело доверяла, а в бессознательном стремлении переложить хотя бы малую часть забот о будущем на чьи-то плечи. Ею владело граничившее с безразличием отчаяние, и сейчас она меньше чем когда-либо хотела сама распоряжаться своей жизнью.

Они вошли внутрь тесной комнатки с дощатыми стенами и решетчатой дверью и остановились. На полу валялась солома и грязные тряпки. Элиана горько усмехнулась в душе. Здесь, на одном и том же месте, служившем отвратительным подобием ложа, соединялись влюбленные, решившие познать друг друга перед смертью первый и последний раз, торговали собой проститутки, утоляли телесный голод супруги, а жестокие, развратные негодяи насиловали своих пленниц.

Но сама она не согласилась бы остаться здесь даже с Максимилианом, даже в последний час своей жизни – это было ниже ее достоинства и выше ее сил. Ей претило общее ложе, любовь для нее была связана с неповторимостью, уединением, романтикой и чистотой.

Между тем Бернар повернулся к молодой женщине и, взяв ее руками за плечи, заглянул в глубину ее чудесных карих, с золотыми прожилками глаз.

– Элиана, мы должны бежать!

Она молчала. Она не разделяла его порыва, его безрассудства, его веры в эту безумную затею.

– Вы меня слышите, Элиана? – Он слегка встряхнул ее, и она промолвила:

– Бежать? Отсюда? Но как?

– Нет, не отсюда, не из тюрьмы, а по дороге к месту казни. Я все продумал. Единственное, что мне нужно, – это что-то острое. Меня обыскали – здесь же всех обыскивают! – и все отняли! О, чего бы я не отдал хотя бы за кусочек заостренного железа!

– А за это? – вдруг произнесла Элиана и, отвернувшись, извлекла на свет захваченный из дома ножик. – Конечно, он не слишком похож на оружие…

Увидев ножичек, Бернар обрадовался, словно ребенок, и молодая женщина невольно удивилась тому, как причудливо сочетаются в нем черты взрослого, знающего жизнь мужчины и мальчишки, свято верящего в свою путеводную звезду.

– Как вам удалось пронести это сюда?

– Я его надежно спрятала.

– Ну, теперь главное, чтобы рука Провидения внесла нас с вами в один список.

Элиана покачала головой.

– Еще никому не удавалось избежать казни.

– Откуда вы знаете? – усмехнулся Бернар. – Об этом не сообщают. А нет, так будем первыми. Лично у меня на этом свете еще много дел.

– Но это опасно!

– Что ж, – он пожал плечами, – как говорил старик Вольтер: «Все на свете опасно – и все необходимо».

Элиана помолчала несколько мгновений, а потом обронила задумчиво, словно заглядывая в свою душу и спрашивая себя о чем-то:

– Почему бы вам не бежать одному? Вы такой смелый и сильный! Я же повисну камнем на вашей шее!

Бернар продолжал смотреть на ее лицо, на котором лежали неподвижные тени, на ее руки, бессознательно сложенные в прекрасном молитвенном жесте, на ее тонкую и гибкую фигуру, и в его душе незаметно поднялась волна нежности.

Он протянул руку и коснулся пальцами ее волос.

– Я не хочу, чтобы на алтарь проклятой Революции была возложена еще одна юная нежная роза. Я желаю спасти хотя бы вас.

Последняя фраза навела Элиану на мысль о его родных.

– Простите, у вас есть семья?

Наверное, ей не следовало задавать этот вопрос, потому что в глубине глаз молодого человека вспыхнуло догорающее пламя, вспыхнуло – и погасло, и Элиане на миг почудилось, что в них исчез этот отличающий его от других людей удивительный внутренний свет.

– Да, – отрывисто проговорил Бернар, – у меня есть мать и три сестры. Но я ничего о них не знаю.

В этот момент дверь лязгнула, и в проеме показалось лицо охранника.

– Что, наобнимались? – грубо произнес он. – Ваше время истекло.

Когда они вернулись к своему месту, старуха поинтересовалась у Элианы:

– Ну как, понравилось? Будь я помоложе, не отказалась бы с ним пойти. Такие мужчины знают толк в любви.

Молодая женщина от смущения чуть не провалилась сквозь землю, но Бернар не обратил внимания на слова старухи – он продолжал думать о своем.

Вскоре наступило время ужина – в целях экономии заключенных кормили два раза в день, рано утром и поздно вечером. Немного погодя послышалась барабанная дробь и стук отодвигаемых засовов: привезли списки тех, кого сегодня ночью отправят в замок Консьержери, а утром – во дворец правосудия и оттуда на гильотину.

Поднялась суматоха, заключенные вскакивали с мест, бросались к решеткам и, вцепившись руками в холодные стальные прутья, приникнув к ним лицами, с замиранием сердца вслушивались в голос стражника, громко перечислявшего имена смертников.

У кого-то началась истерика, кто-то смеялся, словно безумный, многие женщины обнимались и рыдали, слышались стоны, вопли, причитания…

– Матильда Ламот! – выкрикнул стражник, и старуха, соседка Элианы и Бернара, устало поднялась с соломы. Ее лицо оставалось спокойным.

– Проклятые якобинцы, не дали мне умереть в своей постели! – проворчала она. – Это единственное, о чем я жалею. А жизнь… Да на что мне она? Человек должен жить, пока кому-то нужен, хотя бы самому себе. – Потом обратилась к Бернару: – Знаешь, ты не прав: люди никогда не поумнеют и никогда ничего не поймут. Мы умрем, на наше место придут другие – такие же безумцы, – и история повторится вновь.

И она, не оглядываясь, побрела к центру зала.

Бернар перевел взгляд на Элиану: она с ужасом в глазах смотрела на что-то видимое лишь ей одной. Молодой человек догадался, о чем она думает.

– Не надо, – сказал он, – забудьте об этом. Все дело в том, что вы очень впечатлительны, у вас слишком живое воображение…

Но Элиана не слушала, она не могла оторваться от мысленного созерцания страшных картин. Она думала о том, насколько мудро устроен мир в том смысле, что человек не знает, когда умрет, иначе он всю жизнь провел бы в ожидании этого часа и не ведал бы ни минуты покоя. А вот она не сегодня-завтра узнает, когда и как закончит свой век… И теперь, стоило закрыть глаза, как перед взором представал эшафот и холодный острый нож гильотины.

Бернар отвел молодую женщину в угол.

– Вам нужно отвлечься, – озабоченно произнес он. – Хотите, я расскажу вам про Корсику?

Элиана кивнула, и молодой человек бережно привлек ее к себе и начал говорить, тихо, спокойно и в то же время – перекрывая шум, – мало-помалу действительность отступила, перед воображением молодой женщины предстали иные картины, картины фантастического райского острова, овеянного дымкой грез и легенд.

– Я помню как сейчас тот миг, когда впервые увидел ее, эту гордую, дикую красавицу, именуемую Корсикой, землю моей мечты. Я плыл на «Короле Людовике» вместе со своим приятелем… – Он замолчал, на мгновение окунувшись в воспоминания, а потом продолжил: – Наступал час рассвета, укрывавший горизонт туман постепенно спадал, и на фоне молочно-белого неба, точно в сказочном сне, возникали окаймленные золотистым светом нежно-голубые горы. А когда мы приблизились к ним, я увидел береговые обрывы, белоснежные, словно иссушенная ветрами кость. Это был странный город, построенный и разрушенный безжалостным временем и непокорной природной стихией: белые и розовые известняки в форме башен и стен, прикрытые зарослями трав береговые ниши, гроты, таинственно зияющие, будто пасти диковинных животных, тоннели, пробитые волнами в толще мыса. Потом мы вышли на побережье к задрапированным плющом скалам и стали подниматься вверх по едва приметной тропинке среди возведенных природой бастионов, а над нами высились раскаленные от жары каменные гребни, тени которых отражались в море. С каким наслаждением я вдыхал терпкие ароматы в изобилии растущих на побережье растений: можжевельника, папоротника, лаванды, вереска, крушины! Там, среди дикой природы, по-особому ощущалась радость жизни, зарождалось блаженное чувство слияния со всем прекрасным, что дарит земля. Помню, я остановился на краю обрыва и посмотрел вниз, где в бескрайнюю даль простирались покрытые зеленью гряды гор, вились голубые ленты ручьев. Несущийся в лицо прибрежный ветер разгонял причудливые нагромождения облаков, казалось, нависавших над головой, а над морем вздымались тучи водяной пыли. Чуть выше того места, где я стоял, на выступе скалы росло небольшое деревце, одна из веток которого простиралась вперед над пропастью, словно рука, указывающая путь, и я долго смотрел на нее. Одна-единственная ветка на фоне бесконечной синевы… И в этот момент мне подумалось: «Боже, почему человек не видит малого, не замечает фрагментов жизни!» Там, на Корсике, время было особым, оно позволяло ощутить полноту вечности, и каждая минута по своей емкости равнялась многим месяцам повседневной жизни, потому что смысл некоторых вещей раскрывался сразу и вдруг, и я начинал ощущать, как время пульсирует в висках, наполняет собою каждый мой вздох и взгляд.