Жаннетта Беньи - Флорентийка и султан

Все складывалось на удивление удачно. Капитан, со своей стороны, объявил нам, что из-за ожидающих нас впереди многочисленных мелей, ему придется бросить здесь якорь. Мы еще долго стояли на палубе, глядя на пирамиды, пока их не поглотила тьма. Потом отправились к себе под навес хотя бы поговорить о пирамидах, раз уж их нельзя видеть.

Бедняжка Леонарда не могла выдавить из себя ни единого слова, будучи совершенно изумленной зрелищем пирамид.

Мы долго не могли заснуть. А наутро, проснувшись, я почувствовала сильное недомогание. Сеньор Гвиччардини тоже жаловался на здоровье.

Стоя на палубе, мы почувствовали, что воздух был тяжелым и удушающим. Сквозь пелену раскаленного песка, поднятого ветром пустыни, пробивалось унылое тусклое солнце. Мы ощущали страшную тяжесть. Казалось, воздух обжигал грудь.

Не понимая, что происходит, мы огляделись: матросы и капитан неподвижно сидели на палубе джирмы, закутавшись с головой в плащи так, чтобы был закрыт даже рот. Живыми оставались лишь глаза, со страхом устремленные вдаль.

Наше появление на палубе нисколько не отвлекло их от этого занятия. Мы обратились к ним, но не получили ответа.

Наконец, сеньор Гвиччардини решил узнать у нашего капитана о причине подобного уныния. Но вместо него нам ответил капитан Манорини, который и прежде бывал в этих местах. Он указал рукой на горизонт и произнес:

– Хамсин.

– Что это такое? – спросила я.

– Это разрушительный ветер, которого турки и арабы боятся, как мы – дня страшного суда.

Едва он успел объяснить нам, что такое хамсин, как мы сразу же увидели все признаки этого ужасного ветра.

Во все стороны гнулись пальмы, в небе с силой сталкивались потоки воздуха, ветер заметал вверх песок, хлеставший по лицу, и каждая крупинка обжигала, как искра, вылетевшая из горнила печи.

Испуганные птицы покидали возвышенные места и летели, прижимаясь к земле, будто спрашивая, что заставляет их делать это.

Стаи узкокрылых ястребов кружились в небе с пронзительными криками. Потом они внезапно падали камнем на кусты мимозы, откуда снова взмывали ввысь, стремительные и напряженные, как стрелы, ибо чувствовали, что дрожат даже деревья. Даже камни разделяли ужас живых существ.

Ни один из этих признаков не ускользнул от внимания наших матросов, но по их бесстрастным, устремленным в одну точку глазам и непроницаемым лицам невозможно было определить, являлось ли это добрым или дурным предзнаменованием.

Правда, капитан Манорини успокоил нас, сказав, что в такую жару хамсин не опасен.

Чтобы переждать ветер, мы укрылись в палатках, где провели не меньше часа.

Наконец, ветер стих.

Матросы сняли свои плащи и начали, буквально, прыгать от радости. Потом они смочили руки и лица нильской водой и подняли якорь.

Капитан Манорини сказал нам, что до Каира осталось плыть совсем немного. Тронувшись в путь, мы стали быстро приближаться к пирамидам. А они, казалось, все время обгоняли нас и вырастали прямо перед носом судна.

У подножья голой и безжизненной цепи гор через плотную пелену тумана и песка мы стали различать минареты и купола мечетей, увенчанные бронзовыми полумесяцами.

Понемногу северный ветер, подгонявший нашу лодку, усилился и раздвинул завесу. Нашему взору предстали кружевные башни Каира, но основание города оставалось скрыто высокими берегами реки.

Европейские путешественники так редко бывали здесь, что сознание мое переполнилось гордостью: я, Фьора Бельтрами, дочь флорентийского купца, своими глазами вижу места, в которых происходили многие события, описанные в священном писании. Именно отсюда увозил Моисей свой народ, именно здесь страдал Иосиф, проданный в Египет своими братьями.

Мы быстро продвигались и уже почти достигли основания пирамид. Чуть поодаль, на том же берегу Нила изящно раскачивалась на ветру пальмовая роща, которая поднялась на месте древней столицы Египта и тянется вдоль самого-самого берега, где некогда дочь фараона спасла из вод младенца Моисея. А над верхушками пальм, в дымке – но не тумана, а песка – мы различали красноватые вершины пирамид еще более величественных, чем те, рядом с которыми мы находились.

Нам навстречу по Нилу проплыли лодки с невольниками. В одной из них сидели женщины. Как только наш капитан увидел их, он тотчас же вонзил нож в главную мачту и бросил в воду щепотку соли – эти его действия, как сказал нам сеньор Манорини, должны были спасти нас от дурного глаза. Я еще не знала, что магометане так суеверно относятся к сглазу, но, похоже, нам это помогло, потому что вскоре мы благополучно причалили к правому берегу Нила.

Капитан судна показал нам издалека летнюю резиденцию каирского паши – прелестное белое строение, утопавшее в зелени.

После того, как мы бросили якорь у берега, сеньор Гвиччардини распорядился, чтобы во дворец паши отправили посыльного с известием о том, что в Каир прибыл посланец из Италии.

Через час посыльный вернулся, принеся неутешительные известия: Кималь-паша уехал на охоту в один из ближайших оазисов, а потому на встречу с ним нам приходилось надеяться только завтра.

Но, кроме этого, у сеньора Гвиччардини в Каире было другое, может быть, более важное дело. Ему необходимо было встретиться с Аслан-беем, который, подобно Сулейман-бею, был одним из торговых партнеров купеческого дома Бельтрами в Египте. Он поставлял флорентийцам ткань, из которой они изготовляли золотую и серебряную парчу, расплачиваясь скобяными товарами.

Сеньор Гвиччардини решил отправиться вначале к венецианскому консулу, а затем, узнав о том, где живет Аслан-бей, навестить его с деловым визитом.

Наученные опытом, мы сумели разыскать ослов с погонщиками и в сопровождении матроса, хорошо знавшего Каир, двинулись в путь.

Мы ехали по изумительной аллее смоковниц, сквозь ветвистые кроны которых пробивались солнечные лучи. Вскоре перед нами открылась широкая панорама: справа поднимались пирамиды, которые можно было разглядеть уже от самого подножья до вершины. А слева – огромное пустое поле, однообразие которого, насколько хватает глаз, нарушала только одинокая смоковница, зеленеющая среди раскаленной пустыни.

Наш проводник обратил внимание на это дерево. С помощью толмача мы узнали от него об арабском предании, связанным с этим деревом. Именно под его сенью отдыхала дева Мария, спасаясь от жестокого царя Иудеи Ирода. Я помню, как об этом написано в Евангелии от Матфея: «Иосиф встал, взял младенца и матерь его ночью и пошел в Египет». Мавры и турки считают, что своим чудесным долголетием и вечно зеленой листвой это священное дерево обязано тому, что некогда укрыло в своей тени богоматерь.

О, пресвятая дева Мария, как я рада, что увидела это божественное дерево!