Катарина Фукс - Падение и величие прекрасной Эмбер. Книга 2

– В Англию? – почти с восхищением спросил Алексеев.

– Да, сначала в Англию, а после – куда захотите. Снова воцарилась молчание, довольно напряженное.

– А, пожалуй, это идея, – задумчиво произнес Плешаков, – В Англии мы могли бы начать эту тщательную подготовку отечественных реформ.

– Я никуда не поеду, – прозвучал глухой голос Турчанинова.

Я заметила, что он сказал «я не поеду». Не «мы не поедем», не «я никуда не пущу вас всех», но именно «я не поеду». Я подумала, значит, он согласен отпустить сыновей. Но неужели он и меня согласен отпустить? Это задело меня. Турчанинов был из тех, от чьей тирании всячески стремишься избавиться, но когда такой человек вдруг сам отпускает тебя, испытываешь какую-то обидную пустоту в душе.

– Давайте все обдумаем, – предложила я, – И вернемся к этому вопросу, пожалуй, через несколько дней.

Турчанинов охотно согласился, остальные поддержали его. Разумеется, уговорились хранить все в тайне.

Должно быть, именно поэтому на следующий день вечером Катерина спросила меня:

– Вы с Турчаниновым уезжаете скоро? Я не удивилась этому вопросу.

– Не знаю, – ответила я, – Но если ты будешь об этом рассуждать с кем попало, мы уж точно никуда не поедем.

– Я-то не поеду.

– Счастливо оставаться!

– Медом там что ли намазано, на чужбине? – продолжала она.

Я вдруг поняла, что она нервничает. Я ведь прежде обещала взять ее с собой. И я знаю, она не за себя тревожится, а за своих братьев.

– Ну, Катя, – сказала я, смягчаясь, – И ты поедешь, я ведь обещала. И мальчиков возьмем.

Она вздохнула и быстро, проворно принялась прибирать в комнате. Я подумала, что вообще-то даю опрометчивые обещания, но отказываться уже поздно. Хотя бог знает сколько до этого самого Архангельска пути. И как мы одолеем этот путь, да еще с двумя детьми?

Но никакого обсуждения вопроса об отъезде у нас не получилось. И, в сущности, по двум причинам. Во-первых, Турчанинов принялся меня уговаривать не ехать. Произошел у нас мучительный разговор. Я уже поняла, что не могу оставаться здесь. Он вполне разумно говорил, что не может уехать. В отношении себя он был прав. Он был уже немолод, ему было поздно меняться. Но и я не могла, не могла оставаться здесь. Мы говорили сумбурно, перебивая друг друга. И ни о чем не договорились. А ведь корабль будет ждать. И если не дождется?..

Но тут все изменилось, решительно все. Явилась на сцене нашей жизни вторая причина. И нечего уже было обсуждать, едем мы или не едем. Надо было не ехать, надо было бежать.

Мы играли в шахматы с Турчаниновым, когда неожиданно в комнату влетел Плешаков. Турчанинов поднял голову от шахматной доски и сдвинул свои нависшие темные брови.

Плешаков сообщил нам, что вчера ночью скончался один из сыновей царя Алексея Михайловича.

– Петр? – я взволнованно прижала ладони к груди. Этого мальчика я принимала, на мои руки он пришел в эту жизнь, и я хотела, чтобы он жил долго.

– К счастью, нет, – успокоил меня Константин, – Умер Симеон, младший сын царя от первой жены. Мальчик давно болел.

– И что? – Турчанинов опустил руку на колено.

– А ничего! – Плешаков выразительно посмотрел на меня, – Просто боярская партия противников реформ уверяет, что смерть ребенка произошла по вине иноземных лекарей. Народ возбужден. Сейчас идет погром в немецкой слободе. Много убитых. Заодно громят винные погреба. Я слышал призывы перебить всех иноземцев в Москве. Кричали также: «На Турчаниновский двор! Смерть изменнику! Смерть христопродавцу! Сожжем ведьму!» – он снова посмотрел на меня.

Турчанинов вскочил.

– Рогозин и Алексеев ждут с лошадьми за домом, – сказал Константин и я благословила его хладнокровие, – Выберемся по черной лестнице.

– Мне нужно взять деньги, – быстро сказала я, вставая.

– Каждая минута промедления опасна, – Плешаков уже стоял у двери, ведшей на черную лестницу.

Теперь он снова был сильным человеком, способным на решительные действия.

Едва переводя дыхание, я помчалась в свои комнаты.

Откинула крышку сундука, вынула кошель. Казалось, было совсем не до того, но я заметила, что он совсем не полегчал. Значит, Катерина не брала денег. Странная девочка!

– Катерина! Скорее! Мне некогда сейчас дожидаться. Мы будем за домом. Бери мальчиков и быстро!

Я натянула сапоги, повязалась платком и надела шубку. Я не побежала в покои Турчанинова, а сразу кинулась за дом. Было холодно и темно, снег скрипел под ногами. Я уже слышала крики и смутно различала зарево пожара. Надо было спешить.

За домом уже ждали меня Турчанинов и его сыновья. Было шесть лошадей. Я умела ездить верхом. Но скакать по обледенелым дорогам, ночью. Господи, спаси и помоги!

Алексеев, Рогозин и Плешаков держали в руках факелы.

– Где Мишка? – спросил с тревогой Турчанинов. Я поняла, что он спрашивает о Шишкине.

– Догонит! – коротко бросил Плешаков. – Ну, все готовы? В седла!

Я помедлила минуту. И кстати. Запыхавшись, бежала Катерина с младшим братом на руках. Другой, постарше, бежал рядом с ней. Платок на ней сбился, шубка расстегнулась. Следом поспевала ее мать. Близкая неизбывная разлука с детьми придала ей сил. Я почувствовала молчаливое отчаяние этой женщины, я видела, какая она худенькая и изнуренная. Она упала на колени, лихорадочно целуя старшего мальчика, затем легко поднялась, схватила из рук дочери своего младшего сына и крепко прижала к груди. Она не плакала и не кричала.

– Мама! Мама! Скорее! – в отчаянии повторяла Катерина, пытаясь взять у нее мальчика.

Внезапно женщина заметила Турчанинова и обмерла. Катерина взяла у нее ребенка. Мать стояла, обхватив голову обеими руками. Турчанинов в несколько широких шагов приблизился к ней и вдруг тяжело опустился перед ней на колени. Нам надо было спешить, но мы ждали.

– Прости! – сказал Турчанинов, – Если можешь.

Худая изможденная женщина дрожащей рукой сотворила над ним крест в темном воздухе тревожной это ночи.

– Иди, мама, возвращайся. Я не выдержу! – просила Катерина.

Мать припала к ней. Затем быстро повернулась и ушла.

Мы взобрались на лошадей. Рогозин и Алексеев взяли на седла мальчиков. Я не знала, как все будет. Но вот крупной рысью пошла моя лошадь. Свет факелов озарил снежную ночную дорогу.

Сначала мы скакали быстро. Затем поехали медленнее. Теперь я ехала рядом с Турчаниновым. Что-то мучило его. Что? Он сказал мне. Ему хотелось проститься с Татианой и судьба Шишкина тревожила его. Этот человек любил своих сыновей.

Громкий топот копыт заставил нас вздрогнуть и насторожиться. Всадник догонял нас. Впрочем, их было двое в седле. Мы узнали Шишкина. Перед ним сидела на седле молодая красивая женщина, прижимая к груди маленького мальчика. Из-под платка выбивались рыжеватые прядки, глаза были карие и блестящие. Я догадалась, что это и есть Аришка с «верха» и маленький Мишанька, сын Шишкина. Он за ними ездил, потому и пришлось ему догонять нас.