Барбара Мецгер - Дуэль

Наконец ему перестали задавать вопросы и шептаться у него за спиной. Теперь все перемывали косточки леди Ингерсолл, ее полнеющей талии и красивому главному садовнику. Да будут благословенны те, кто способствует всяческому произрастанию и дает Лондону возможность поболтать о чем-то, кроме неудачной дуэли!

Даже Йен уже почти поверил, что в его жизни все в порядке, если не считать несварения желудка, и верил до тех пор, пока не ступил на дорожку перед своим домом. Выйдя из кареты, он угодил ногой прямо в доказательство присутствия своих незваных, нежеланных и неизбежных гостей с их мерзкой собакой.

Босой, в отвратительном настроении, он вошел в дом и тут же повысил одного из своих лакеев до должности псаря, поручив ему заботиться о глухой как пень кусачей собаке и сопутствующей ей грязи.

Затем он отправился в библиотеку, впереди шел дворецкий Халл, который проверил, достаточное ли количество свечей горит в комнате, наполнены ли графины, разведен ли в камине огонь, поскольку вечер был весьма прохладный.

Он был предельно заботлив, и Йен понял, что дворецкий хочет что-то сказать.

– Как там мальчик? – спросил он с замиранием сердца. Проклятие, Карсуэлл был не прав, подумал Йен. Ему следовало оставаться дома, а не развлекаться, точнее, не делать вид, будто он развлекается. Нужно быть просто скотиной, чтобы отправиться на бал, в то время как его гость – его жертва, – быть может, смертельно болен.

Халл ответил:

– Хирург вернулся, и оба врача. Они не сошлись насчет методов лечения, но все согласились, что жара следовало ожидать.

Значит, между этими шарлатанами есть несогласие. Йену следовало быть здесь, а не оставлять дом без присмотра. Он надеялся, что Хопкинс и экономка знают, как ходить за больным, в то время как сам он не знает.

– И этот человек по имени Макелмор, – продолжал не без презрения дворецкий, – тоже был здесь. Вошел через парадную дверь. – Ноздри у Халла задрожали от возмущения. – Он побывал в комнате у больного, потом сказал, что вернется утром, чтобы поговорить с вами, милорд. Я все же сообщил ему, что он должен пользоваться ходом для слуг. То, что он сказал в ответ, нельзя повторить в доме джентльмена.

Йен был уверен все, что сказал старый моряк, говорилось и раньше, только не в таких красочных выражениях.

– Я приму его, какой бы дверью он ни воспользовался.

– Слушаюсь, милорд, – сказал Халл, шмыгнув носом, и повернулся, намереваясь выйти.

Ну вот, дворецкий обиделся. Йен окликнул его:

– У нас трудные времена, Халл. Мы должны поступать соответственно.

Халл наклонил напудренную голову:

– Воистину так, милорд. Я счел обоснованным беспокойство верного слуги тем, что его юный господин испытывает боль.

– Боль? Мальчик испытывает боль, и никто из этих дураков лекарей не может ему помочь?

– Я думаю, использование опия при ране на голове лежит в основе разногласий врачей. Уснет и может вообще не проснуться.

Йен потянулся за бутылкой. Все равно за какой. Боль в животе не проходила. Может, ему принять опий? Спиртное не притупляет боль. Потом он остановит часы, чтобы не тикали, по крайней мере, у него в голове. Иного способа побороть время и пережить эту ночь он не мог придумать.

Ему надо забыться… Нет, ему надо, чтобы воспоминания стерлись из памяти.

Как можно остановить время, заставить стрелки на циферблате идти в обратную сторону? Как может смертный вернуть обратно пролетевшее мгновение, или поспешно сказанное слово, или пулю, чтобы она влетела обратно в ствол пистолета? Должен быть способ, хотя бы на один час.

Афина достала Библию, которую привезла с собой, но не читала ее и не молилась. Она пела. Слегка фальшивя, напевала любимые песенки Троя, сидя у его ложа. Когда забывала слова, просто мычала, а когда кончились популярные песенки, запела рождественские гимны. Она охрипла, но сон у брата, кажется, становился легче, когда он слышал ее голос, для того она и пела. Стоило ей умолкнуть, как брат начинал метаться, кричал от боли и жар у него усиливался.

Афина исчерпала все, что могла сказать ему, еще несколько часов назад. Сколько раз можно говорить мальчику, что ты его любишь, что очень рассердишься, если ему вскорости не станет лучше, и что все будет хорошо? Она рассказала ему о героическом графе, который спас его, о великолепных лошадях, которые привезли ее сюда, и о встревоженных слугах, помогавших ухаживать за ним.

Они были так же не похожи на угрюмых, недружелюбных, перегруженных работой слуг в доме их единокровного брата в Дерби, как Дерби не похож на Лондон. В доме графа они были почетными гостями, а не бедными родственниками, которых игнорируют и просто терпят. Дома у них слуги получали указания от хозяйки, Вероники, леди Ренсдейл, которая смотрела на Троя как на постоянное напоминание о ее бесплодии, на Афину как на соперницу в смысле уважения со стороны соседей и арендаторов, хотя сама виконтесса не прилагала никаких усилий, чтобы завоевать чью-либо привязанность, и уж тем более привязанность своей молоденькой и более привлекательной золовки. Прислуга в Мэддокс-Хаусе горела желанием угодить, все явно обожали своего щедрого и спокойного господина. Как сказала Афина брату, по слугам можно судить о хозяине.

Говорить о Спартаке и Веронике не хотелось, и поэтому Афина описывала брату великолепие Мэддокс-Хауса, который видела только мельком. Гостевые комнаты, отведенные Ренслоу, были почти такими же просторными, как весь этаж, где находились спальни в доме их дяди, и все они были со вкусом убраны в мягких синих и зеленых тонах.

Трой застонал. Конечно. Какому мальчику интересно убранство дома? Поэтому Афина стала рассказывать ему истории об их матери, которые она тайком собирала из разговоров слуг, когда они с Троем были детьми. Их единокровный брат, Спартак, невзлюбил легкомысленную молодую мачеху, обвиняя ее в смерти его отца от сердечного приступа, и не желал, чтобы ее имя произносилось в их доме. Ему и дела не было, что его осиротевшая безутешная сестренка лелеяла каждое воспоминание о своей дорогой маме.

Позже эти рассказы часто повторялись у них в детской, чтобы утешать бедного болезненного брата-сиротку. Афина снова рассказывала о красивой женщине, которую Трой никогда не знал.

– Она так хотела тебя, – сказала Афина брату, который то впадал в беспамятство, то приходил в себя. – Хотя врачи и предупреждали ее, что это опасно – она ведь уже потеряла двоих младенцев. Ей хотелось осчастливить отца. Они были очень похожи со Спартаком. – Покойный виконт Ренсдейл последовал за своей второй женой в могилу через два года, за которые он ни разу не взглянул на своего сына-младенца. – Мама была красивой. У нее были глаза такого же цвета, как у нас с тобой.