Джейн Фэйзер - Колдунья

— Такая полная перемена мнения, сэр Хьюго, просто приводит в замешательство. Ведь только вчера вы запрещали Данте находиться в доме, или я тоже буду отправлена в конюшню?

— Если будешь продолжать в таком же духе, дитя мое, то узнаешь, как я отвечаю на дерзость, — сказал Хьюго с мягкостью, которая, как Хлоя уже знала, предвещала опасность.

— Но Данте нужно гулять, — возразила она, настаивая на своем. — Двухлетнюю собаку невозможно все время держать в доме.

— Самюэль или Билли будут выгуливать его раз в день. — Хьюго отвернулся, небрежным взмахом отпуская ее.

Это одновременно и взбесило, и обидело Хлою.

— Я тоже не могу постоянно сидеть во дворе, — бросила она ему.

Он резко обернулся, глаза его сузились:

— В таком случае предлагаю заняться домом. Ты не раз язвила по поводу состояния дома и чистоты в нем. Допускаю, что ты захочешь убить сразу двух зайцев: скобление и мытье будут достаточной нагрузкой.

— А я полагала, что подобные занятия не подходят наследнице восьмидесяти тысяч фунтов, — бросила она в ответ голосом, дрожавшим от гнева.

Она не имела представления, по какой причине с ней так резко обращаются сейчас, как и не понимала, чем был вызван его гнев прошлой ночью. Но ее душа восставала против несправедливости, и теперь она даже не могла представить, что когда-нибудь сможет почувствовать по отношению к своему опекуну что-либо иное, кроме неприязни.

— Заодно принесешь пользу, — сказал он, пожав плечами.

Не глядя, Хлоя схватила ближайший тяжелый предмет, который оказался доской для резания хлеба, и швырнула ее вместе с хлебом через кухню. Хьюго отскочил в сторону, но Хлоя не целилась, и доска угодила в стену, а затем с громким стуком упала. Буханка хлеба приземлилась прямо перед носом Данте, который сразу же обнюхал ее, свесив длинный язык.

Хлоя кинулась к двери холла, и Данте, оставив свой неожиданный подарок, бросился за ней. Дверь захлопнулась за ними. Самюэль нагнулся за хлебом, осмотрел его скептически и сказал:

— Чтой-то вы чересчур с девочкой, а? — Он вытер буханку о фартук. — Чего она такого сделала, чтоб вы ее так отбрили?

— Не лезь не в свое дело, черт возьми! — Хьюго с размаху стукнул кружкой по столу. — Следи, чтобы она всегда держала этого пса при себе, и присматривай за ней, — добавил он и, решительно шагая, покинул кухню.

Самюэль слушал, как удаляются его шаги, и, нахмурившись, почесывал нос. За последние четырнадцать лет он стоял рядом с Хьюго Латтимером под огнем пушек и ружей. На его глазах двадцатилетний юноша превратился в мудрого и зрелого командира. Это он, Самюэль, сидел рядом с ним во время приступов глубокой депрессии за бутылкой бренди во время каждого выхода на берег. Но он никогда не знал причины этого отчаяния, хотя постоянно чувствовал, что это загнанный вглубь гнев время от времени распалял Хьюго.

Он спокойно относился к всплескам ярости Хьюго, уверенный в том, что, как только они поднимут якорь, его друг вновь станет веселым, мгновенно принимающим решения, властным командиром. Он также был уверен, что ни один человек, обладающий таким сильным характером и такими яркими способностями, как Хьюго, не сможет вечно находиться под бременем самопрезрения. Что-нибудь непременно произойдет и залечит раны в душе.

Однако после возвращения в Денхолм депрессия все чаще угнетала Хьюго и становилась все более глубокой. И опять Самюэль не искал объяснений, а просто догадывался, что подавленное состояния хозяина вызывают воспоминания о прошлой жизни, а еще — отсутствие смысла в нынешнем существовании. Бренди лишь усиливало его тоску. Самюэль терпеливо пережидал эти приступы, надеясь: что-то произойдет и все образуется.

А потом появилась эта девочка. Она была жизнерадостной, смышленой, склонной к независимости и упрямству, короче — требовала твердой руки. Самюэль надеялся, что она-то и сможет отвлечь сэра Хьюго от его собственных проблем.

Но теперь Самюэль стал замечать, что мисс Грэшем день ото дня значила для него все больше. Хорошо это или плохо, покажет будущее.

Он услышал, что Хьюго возвращается, поднимаясь по ступеням. Он пересек холл, и дверь библиотеки с грохотом захлопнулась. Очевидно, он закрылся в библиотеке надолго, с бутылкой, принесенной из подвала. Самюэль вздохнул. Совершенно ясно, что в данный момент прибытие мисс Грэшем не помогло.

Хьюго открыл бутылку и налил себе стакан. У него начинала болеть голова, и только новая порция бренди могла притупить боль. Он подошел к окну, глядя на заросший сад. Разросшийся розовый куст, который давно нуждался в обрезке, переплелся под окном с буйствующей жимолостью, и комната наполнялась смешавшимися ароматами. Он неожиданно вспомнил непередаваемый аромат, исходивший от Хлои, и мучительное воспоминание было таким ярким, что показалось почти реальностью.

Бормоча ругательства, он отвернулся от окна, и его взгляд упал на кушетку, где совсем недавно они сплелись в такой внезапной и всепоглощающей страсти. Пятнышко ее девственной крови было для него молчаливым укором.

Боже праведный! А что, если они зачали ребенка? Как он вообще мог допустить подобное? Как мог он так беспечно отнестись к последствиям своей пьяной глупости, что даже не подумал об элементарной предосторожности?

Он знал способы избежать последствий, но все они годились для распутниц из его прошлой жизни, тех, что флиртовали, не испытывая никаких чувств, без угрызений совести обманывали своих любовников и мужей, стремясь по запретному пути в поисках безудержных удовольствий.

Снабдить Хлою этими же средствами означало бы поставить ее на одну ступень с такими женщинами, приблизить ее к его горькому и мучительному прошлому. Но был ли у него иной выбор?

Он осушил стакан и вновь наполнил его. Он лишил ее невинности, как последний негодяй. А сейчас что же — утолив желание, убежит, как последний трус, предоставив ей одной справляться с последствиями его похоти?

Мысленно он бичевал себя, выбирая самые мерзкие определения, на которые только был способен его разгоряченный рассудок.

Примерно в таком состоянии, решив отвлечься, Хьюго отправился на конюшню за своей лошадью.

Хлоя была на кухне, завтракая вместе с Самюэлем. Она ела почти без аппетита, что было удивительно само по себе, когда дверь библиотеки открылась. Она встрепенулась, вся — внимание, и в ее глазах вспыхнули надежда и ожидание. Но боковая дверь захлопнулась, и ее плечи поникли, погас свет в глазах.

— Не обращайте внимания на него, — ворчливо сказал Самюэль. — Когда он впадает в такое настроение, никто ничего не может поделать, пока оно не пройдет.

— Но я не знаю, что я сделала не так, — сказала Хлоя, вяло протыкая жареный гриб.