Эми Фетцер - Смятение сердца

— Так он все время лгал нам! — было первое, что сказала Сэйбл, подняв взгляд от тетради.

— Он оберегал нас от жестокой правды, — поправила Лэйн, присаживаясь на корточки рядом с ванной. — Все эти годы он берег нас так неистово, что сам накликал то, чего больше всего боялся. Мама покончила с собой, Сэйбл, и папа винит в этом только себя.

— Перестань жалеть его, Лэйн! Он же собирался отнять у тебя ребенка!

— Знаю, Сэйбл, знаю, но теперь я лучше понимаю, почему он так себя вел. Он заново переживал случившееся. Только представь себе, что он чувствовал в тот день и что чувствует теперь. Поверь мне, папа делал то, что считал правильным.

Сэйбл несколько раз перечитала последнюю запись. Она честно старалась понять точку зрения Лэйн, но не могла. Слишком многое из случившегося не укладывалось в версию сестры. Например, что общего могло иметь мамино самоубийство с заключением в тюрьму Хантера Мак-Кракена?

— Все это — чистейшей воды эгоизм с его стороны! — отрезала она, захлопывая дневник.

— Тогда и я тоже эгоистка, — вздохнула Лэйн, принимая тетрадь.

На ее милые черты набежало выражение раскаяния.

— Как ты можешь говорить такое? — возмутилась Сэйбл. — Ты эгоистична? Твоя жизнь пошла прахом…

— И твоя тоже, — перебила сестра. — Вспомни, ты махнула рукой на свою безупречную репутацию, и именно я стала причиной этого.

— Подумаешь, репутация! — отмахнулась Сэйбл, которой очень не понравилось быть возведенной на пьедестал. — Есть занятия гораздо более увлекательные, чем поддерживать репутацию в безупречном состоянии. К. тому же женщины с подпорченной репутацией всегда интереснее.

— Что я слышу? — ахнула Лэйн, не веря, что эти слова произносит ее некогда такая чопорная сестрица. — И кто же успел подпортить твою репутацию? Неужели некий прославленный в прошлом разведчик?

— Ты права, как никогда, — нисколько не смущаясь, подтвердила Сэйбл, снова берясь за мыло.

— Так вы и вправду любовники. Я уже слышала о том, что вы провели ночь в одной комнате в гостинице. Мейтланд наябедничал об этом отцу. Подробностей он, конечно, не знал, но, думаю, добавил кое-что от себя.

— Мейтланд злится, потому что остался в дураках. — Сэйбл бросила лукавый взгляд из-под шапки пены. — Хан-тер обвел его вокруг пальца, как какого-нибудь новобранца!

— А… он сделал тебе предложение?

— Нет, но я и так знаю, что он любит меня, — безмятежно ответила та, сдувая с пальцев пузыри мыльной пены. — Сейчас не время думать о предложении руки и сердца. Хантер заперт в тюремной камере под глупейшим предлогом. Ничего, я его оттуда вытащу!

И откуда только в ней вся эта уверенность, невольно подумала Лэйн. Вслух же она спросила:

— Ты снова хочешь в одиночку сражаться с целой армией?

— Одно сражение я уже выиграла, не забывай об этом. Кроме того, я не одна. Несколько месяцев подряд я работала в паре с Хантером. Такая школа дорогого стоит.

Дверь распахнулась, и Мелани ворвалась в комнату с кувшином воды. У нее был до того деловой вид, что Сэйбл заподозрила экономку в подслушивании.

— Я знала, что ты сумеешь спасти моего сына, — сказала Лэйн, когда поток чистой воды полился на намыленную голову Сэйбл.

Та ответила не сразу. Не спеша выкрутив чистые волосы, она долго задумчиво смотрела в пространство. Потом сказала резко:

— Дьявольщина! Я только помогала сделать это!

— Боженька ж ты мой! — захихикала Мелани, получая неописуемое наслаждение от нового облика бывшей воспитанницы. — Хорошо бы, ежели б этот мистер Мак-Кракен обучил тебя чему другому, кроме как чертыхаться!

— Он и обучил, — дерзко заявила Сэйбл, невольно заливаясь малиновым румянцем. — Он сказал, что я — превосходная ученица.

Лэйн засмеялась. Экономка вспомнила наконец о приличиях и послала обеим неодобрительный взгляд.

— Ай-яй-яй! — запричитала она, грозя пальцем Сэйбл. — Что сталось с нашей кроткой голубкой? Виданное ли дело говорить такое! А все этот тип! Да и папаша твой тоже хорош, если бы не он да не мисс Лэйн, сидела б ты дома.

Наконец она выдохлась и умолкла. Все еще улыбаясь, Сэйбл насухо вытерлась полотенцем и надела платье из голубого батиста. Корсет и нижние юбки она предпочла отложить: для ее привыкшего к свободе тела это было бы уж слишком. Ощущение тонкой ткани на теле пришлось ей более чем по вкусу, однако пышный подол затруднял движения и казался чем-то совершенно инородным. Расчесываясь перед зеркалом, Сэйбл то и дело цеплялась гребнем за кружева у локтей. Все это было так неудобно после рубахи и брюк!

Она убедилась, что от краски не осталось и следа, но кожа лица, тронутая солнечными лучами, уже не была белой. Кое-где до сих пор виднелись следы синяков, оставленных кулаками Барлоу. В красном золоте волос выделялись выгоревшие пряди, руки огрубели, покрылись мозолями, в лавандовых глазах светились знание и опыт. Она стала женщиной, настоящей женщиной за прошедшие месяцы и гордилась своим новым «я».

Строго-настрого наказав сестре не предпринимать ничего опрометчивого, Сэйбл решительно вышла из комнаты. В туфельках ноги двигались более плавно и грациозно, но она знала теперь, что выглядеть настоящей леди и быть настоящей женщиной — вещи разные.

Цепи, которыми были скованы лодыжки Хантера, волочились по полу камеры, издавая мерзкий клацающий звук.

Камешек захрустел и рассыпался под сапогом. Хантер приостановился, посмотрел под ноги — и принялся снова считать шаги. Неясные воспоминания теснились очень близко, но он не поддавался, стараясь думать о Сэйбл: о нежном овале ее лица, о легкой россыпи веснушек на носу, которые она пыталась оттереть мылом, когда он неосторожно заметил, что они ей очень идут.

Хантер сунул руки глубоко в карманы и продолжал ходить взад-вперед по камере, чувствуя без оружия себя голым и уязвимым. Луч света, прочертивший по полу дорожку, то исчезал, то вновь возвращался в такт шагам Хантера. Его мелькание вызывало в памяти лукавые искорки в глазах Сэйбл — безошибочный признак того, что она готовилась поддеть его. Проклятие, он почти мог чувствовать под ладонями и губами шелк ее кожи, ее губы, ее тело, голое, теплое и покорное, прижимающееся к нему с удивительным пылом!

Хантер остановился, огляделся и вздрогнул. Потом отер внезапно повлажневший лоб ладонью и выругался длинно и зло.

На этот раз он не в тюрьме конфедератов. За дверью не стоит с ключами наготове тюремщик-извращенец. А здесь, в камере, не висит на собственных цепях коленопреклоненное тело молоденького лейтенанта. Кругом тихо — ни просьб о милосердии, ни стонов отчаяния. Почему же тогда он весь в поту и тяжело дышит? Это нелепо в конце концов!

Тяжело опустившись на пол, Хантер привалился спиной к бревенчатой стене камеры, вытянув одну ногу и уперев локоть в согнутое колено другой.