Эми Фетцер - Смятение сердца

Нет плохих женщин, подумал Хантер, а есть мало выпивки. Он опрокинул в горло еще стаканчик и выругался вполголоса, когда дешевое спиртное ударило в голову. Обхватив блондинку за талию, он уткнулся лицом в ее шею. Опытные руки уже шарили в брюках, используя одну за другой все положенные в таких случаях ласки, девица нашептывала на ухо Хантеру неразборчивые мольбы поскорее подарить ей радость или что-то в этом роде. Он не имел ничего против… вот только пахло от нее очень уж крепко, словно она вылила на себя не меньше полфлакона духов.

Все же он сдвинул с белого круглого плечика лямку корсета, открывая небольшую крепкую грудь. Вместо того чтобы наслаждаться ощущением этого аппетитного круглого холмика в своей ладони, Хантер прислушивался к тому, как тело откликается на действия блондинки. Та хорошо знала свое дело, примешивая к ласкам пряную приправу возбуждающих замечаний, и не было никаких препятствий к тому, чтобы воспользоваться ее опытом и желанием доставить мужчине удовольствие.

И все-таки ничего не получалось. Вот уже целый час она пыталась раззадорить Хантера до такой степени, чтобы он согласился улечься с ней в постель. Она была привлекательна: светловолосая, кареглазая, — но лицо Сэйбл все время парило между ними, не давая забыть о той, что осталась в гостинице. Что поделаешь в такой ситуации? Последнее воспоминание, промчавшееся в нетрезвой голове Хантера, было о том, как Сэйбл смотрит на него — обиженно, непонимающе, приоткрыв губы, припухшие от его поцелуев. Он поступил тогда низко, подло!

Неожиданно для себя Хантер отстранил девицу и поднялся, застегивая брюки. Она надулась. Сознавая, что во второй раз за вечер наносит женщине незаслуженную обиду, он пожал плечами и примирительно улыбнулся:

— Ты уж прости меня, Летти, но я слишком много выпил.

— Меня зовут Нелли!

— Ах да, Нелли… Одним словом, мне лучше забиться в угол и проспаться.

Он и вправду был вдребезги пьян и знал, что очень скоро с трудом удержится на ногах. Однако его бесплодное возбуждение все длилось и длилось, и потому блондинка решила сделать еще одну попытку.

— Ты можешь проспаться у меня, дружок, раз уж я не занята. — И она игриво потянула с плеч Хантера только что надетую рубашку. — Посмотри, твой волчонок совсем не хочет спать!

Она принялась тереться о голую грудь Хантера, не уставая осыпать «его волчонка» все новыми ласками. Сквозь чересчур густой аромат ее духов пробился неизбежный запах мужских тел, которые она ласкала раньше. Хантера затошнило. «Для гарнизонной прачки ты пахнешь не слишком аппетитно…» — подумал он, решительно нахлобучив шляпу. Не потрудившись даже застегнуть рубашку, он накинул куртку и повернулся к двери.

— Ты уверен, что хочешь уйти?

Хантер приостановился и помотал головой, зная, что в постели от него не будет толку, даже если они все-таки окажутся там. Белокурая Нелли проводила его до порога и даже поднялась на цыпочки для прощального поцелуя, в знак того, что не сердится. Возможно, она все еще надеялась заставить его передумать, но Хантер только похлопал ее по заду и вложил в ладонь положенную сумму денег.

Как обычно у него бывало, на холодном воздухе опьянение резко усилилось. К дверям гостиницы Хантер приближался такими зигзагами, что заткнул бы за пояс последнего выпивоху форта. На ступеньках он помедлил, размышляя, не поискать ли еще выпивки, но решил, что на эту ночь чувства притуплены достаточно. К тому же в столь поздний час со спиртным наверняка было напряженно. Форт спал. Сэйбл, конечно, спала тоже.

«Ничтожество!» — обругал он себя.

Жалкий трус.

Из-за его бесхребетности три человека сегодня провели безрадостный вечер. Во-первых, он сам, потому что настолько увлекся замужней женщиной, что с любой другой был ни на что не пригоден. Во-вторых, Сэйбл, на которой он отыгрался за собственную слабость. В-третьих, гарнизонная шлюха, которая (Бог знает, почему?) нашла его привлекательным и не просила ничего, кроме нескольких минут удовольствия.

Не хватало еще явиться перед очами Сэйбл вдребезину пьяным и окончательно упасть в ее глазах. В конце концов кое-какая совесть у него еще осталась. Совесть и слово.

И даже эти две последние драгоценности из числа растраченных богатств успели потускнеть и запылиться…

«Я впадаю в меланхолию… хм… Дело плохо…»

С трудом одолев лестницу, крутую, как дорога на горный перевал, и столь же бесконечную, Хантер штурмовал извилистые недра коридора. Вокруг, казалось, не было ни единой ровной поверхности. Каким-то чудом ему удалось вставить ключ в замочную скважину, но, открывшись, дверь улетела в сторону. Не найдя, на что опереться, Хантер споткнулся и больно ударился о притолоку. «Даосская Молния» была беспощадна к тем, кто ею злоупотреблял.

Оказавшись в номере, Хантер, по обыкновению, бросил шляпу на стул и зачарованно следил, казалось, целую вечность, как она летит, летит, летит… почти в самый камин, на угли. Потом он со стуком уронил на пол кобуру и обратился к ней с громким «тсс!». Борьба с курткой чуть было не закончилась падением под стол, но Хантер все-таки победил, оставив поверженного противника валяться у двери бесформенной грудой. Долго и трудно стягивая ботинки, он обвел комнату озадаченным взглядом, не зная точно, что ищет. Ни лохани с водой, ни кувшинов, ни подноса он не обнаружил, зато перед камином стоял пустой стакан и валялась откупоренная бутылка. Судя по всему, она была пуста. Кто же ее допил? Сэйбл? Кстати, где она?

В самом дальнем углу кровати одеяло приподнималось, свернувшись калачиком.

Сэйбл. Нежная, шелковистая Сэйбл с лавандовыми глазами.

Сэйбл с полной грудью, совершенной по форме, с округлостями и изгибами… Должно быть, целой жизни не хватит, чтобы узнать все ее прелести.

Сэйбл с ее тайнами, ее ребенком и растреклятым муженьком.

Хантер добрался до кровати и повис на высокой спинке. Сэйбл шевельнулась и вздохнула. Ее волосы лежали на подушке массой сплошных завитков, в полумраке казавшихся шоколадными. Он не знал, что они вьются, потому что никогда не видел, как она распускает их после мытья.

— Слишком хороша, чтобы так растрачивать свою жизнь… — сказал он не очень внятно, но громко. — Понять не могу, зачем ты возвращаешься к человеку, который не примчался за тобой сам… Он тебя не стоит, Сэйбл. И я тебя не стою, вот что обидно. Черт возьми, как обидно-то! Во мне не наберется чистоты даже на маковое зерно, поэтому я тебя пачкаю, когда прикасаюсь… — Он ударил себя кулаком в грудь, издав гулкий звук, и обвиняюще ткнул пальцем в сторону спящей. — Это все ты виновата, с твоими невинными глазами, воспитанием и правильной речью! Ты же хочешь меня… я знаю, что хочешь, — но бережешь себя для него. Для него, черт бы его побрал! Если бы не моя исковерканная жизнь… И что было бы тогда? Все равно бы ничего не было.