Лиз Карлайл - Никогда не влюбляйся в повесу

Жаркое солнце Вест-Индии немилосердно поливало огнем покрытые нежной зеленью поля, будто вознамерившись испепелить все живое на земле. Разбросанные тут и там белоснежные, с кружевными галереями дома плантаторов на фоне буйной растительности сверкали в его лучах, словно бесценные жемчужины, рассыпанные чьей-то щедрой рукой по зеленому шелку. Внутри любого из этих чудесных домов с их широкими коридорами царил прохладный сумрак, ставни на окнах были открыты, чтобы дать доступ слабому ветерку, а маленькие невольники без устали приводили в движение веера, и те трепетали под потолком, словно крылья каких-то исполинских диковинных птиц.

Эта страна была невероятно щедра к своим обитателям; дивный, волшебный край, где золото буквально можно было выжимать из земли, где его капля за каплей выдавливали скрежещущие челюсти мельниц, где даже пот, выступавший на телах мужчин и женщин, работавших на плантациях сахарного тростника, имел привкус денег. Это был край сахарных баронов и богатых судовладельцев. Далекий колониальный форпост, куда не доставала рука короля, он давно уже жил по своим собственным законам.

Однако помимо английских леди, привыкших спасаться от солнца в домах и нежившихся на своих диванах, и несчастных рабов, которые, невзирая на палящий зной, усердно трудились на плантациях, на этой благословенной земле жили и другие люди. Истосковавшиеся по родине моряки, которым не суждено было уже вернуться домой. Слуги, бывшие некогда свободными людьми, со временем волею обстоятельств превратившиеся в рабов. Портовые шлюхи, уличные воришки и попрошайки, бездомные дети-сироты, безгласные и незаметные, словно тени…Этот мир богатства и нищеты, ленивого ничегонеделания и тяжелой работы до кровавого пота был неожиданно нарушен. Двое мальчишек стремглав бежали вдоль узких рядов зеленого сахарного тростника, не замечая того, что острые, словно лезвия бритвы, листья его режут им руки и лицо, — оба запыхались и жадно хватали воздух пересохшими губами.

— Сюда! — Тот, что повыше, хлопнул второго по плечу. — Гляди, начинается болото. Уж там он нас ни в жисть не поймает!

Повернувшись, они бросились бежать вдоль края плантации, отчаянно работая худенькими локтями. Младший из мальчиков поднырнул под низко нависшую ветку дерева и стрелой понесся вперед.

Внезапно чей-то пьяный рев разорвал повисшую над плантацией сонную тишину. Знойное марево вздрогнуло, и дядюшка, топая, словно разъяренный бык, вырвался им наперерез, топча и ломая хрупкие стебли. Мальчишки обернулись и робко подались назад. Но из гущи сахарного тростника выскользнул костлявый негр, отрезав им путь к отступлению, — лицо его было бесстрастным, точно маска, только в глубине глаз пряталось что-то похожее на жалость.

— Ага, попались, маленькие ублюдки! Ну, теперь держитесь! — прорычал дядюшка, направляясь к ним твердой походкой, что было удивительным для человека, в чьих жилах вместо крови тек ром.

Младший из мальчиков испуганно всхлипнул, старший, закусив губу, молчал.

Дядюшка остановился, его глубоко посаженные, похожие на свиные глазки сузились, превратившись в две щелки. Глядя на обоих мальчишек, он игриво взмахнул хлыстом для верховой езды.

— А ну, Одиссей, давай-ка мне вон того, младшего! — скомандовал он, утирая струйку слюны, тянувшуюся из угла рта. — Я отучу этого поганца дерзить мне!

Долговязый негр шагнул вперед, протянул было руку к малышу и внезапно заколебался.

В воздухе свистнул хлыст, раздался крик — и на костлявом лице цвета эбенового дерева вспухла кровавая полоса.

— Клянусь Богом, ты схватишь этого маленького оборванца, стянешь с него рубашонку и будешь держать его, Одиссей, — и держать крепко! Иначе получишь сорок ударов кнутом, слышишь? А потом я велю швырнуть тебя в подземную тюрьму, где у тебя будет неделя на то, чтобы раскаяться в собственной глупости!

Его слова сделали свое дело — схватив малыша, Одиссей вытолкнул его вперед.

Увидев это, старший из мальчиков решительно заслонил его собой.

— Он не дерзил, сэр, — плачущим голосом пробормотал мальчуган. — Он… он не делал ничего такого. Ни словечка не проронил. Сэр, ему ведь всего восемь лет! Прошу вас, пожалуйста!

Ухмыльнувшись, дядюшка наклонился к нему, обдав мальчика запахом перегара.

— Всегда торопишься выгородить его, да, маленький кусок дерьма? — просипел он. — Ну, если уж ты такой чертовски благородный, можешь подставить свою задницу вместо его, я не возражаю! А ну, Одиссей, задери-ка ему рубашку!

Старший из мальчиков испуганно отшатнулся, но стоявший позади негр успел перехватить его.

— С-сэр… — вытаращив глаза, пробормотал он, — я… я только хотел объяснить. Ни один из нас не пытался надерзить вам. М-мы… мы ни словечка не сказали… клянусь вам! И мы вовсе не пытались передразнивать вас! Это все павлин! Это же он закричал, сэр, разве вы не помните?

Но Одиссей, не слушая его возражений, уже стягивал ветхую рубашонку через его голову. Мальчишка извивался ужом, но все было напрасно. Младший из мальчиков испуганно прижал кулачки к губам — упав на землю, он сжался в комок и затрясся в беззвучных рыданиях.

В темных глазах мальчика заблестели слезы. Одиссей, содрав с него рубашку, швырнул ее в раскисшую под ногами грязь, потом заломил ему руки вверх, не давая шевельнуться. Щуплые плечи мальчишки выгнулись, словно крылья цапли.

— Ну, маленькие ублюдки, клянусь, вы будете проклинать этот день до конца своей жизни, — отвратительно ухмыляясь, прорычал дядюшка, поглаживая хлыст, словно в предвкушении развлечения. — Да-да, я имею в виду тот день, когда вы сошли с корабля, чтобы издеваться надо мной!

Старший из мальчиков покосился через плечо.

— Прошу вас, сэр, — взмолился он. — Отошлите нас обратно! Мы уедем. Даю вам слово, вы больше нас не увидите!

В ответ тот только хрипло расхохотался и взмахнул хлыстом. По окровавленному лицу Одиссея пробежала судорога. Он молча отвернулся.

Хлыст со свистом рассек воздух и посыпались удары, размеренные и оттого еще более безжалостные. Малыш, заткнув уши и закрыв глаза, старался не слышать криков старшего брата… омерзительного звука разрываемой хлыстом кожи. А пока длилась эта пытка, жаркое солнце все так же заливало обжигающими лучами землю, поднялся легкий ветерок и богачи в своих белоснежных особняках, подставляя истомленные жарой тела опахалам, приказывали слугам принести им холодного лимонада. Здесь, на островах, Господь Бог пребывал в своем собственном раю, и все шло своим чередом, как и должно было быть.