Ланс Хорнер - Хозяйка Фалкохерста

За десять лет она трижды беременела – всегда от Мема. В этом, в частности, она усматривала причину своей усталости от этого мужчины. Первые двое ее детей, прижитых от него, были девочками, и она не особенно горевала, когда Максвелл разлучил ее с ними. Однако последняя беременность закончилась появлением на свет сыновей-близнецов; впервые в жизни она умоляла хозяина, чтобы он не отнимал у нее детей. Ему они так понравились – ибо были забавнейшей диковиной: настолько походили один на другого, что не различить, – вот он и пообещал ей, что она будет растить их сама, впоследствии же их не станут продавать, а сделают из них домашних слуг.

Чаша везения Лукреции Борджиа наполнилась до краев. Наконец-то у нее появилась собственность, да еще какая – дети! Она не возражала против решения хозяина наречь ее сыновей Альфой и Омегой, хотя понятия не имела, что означают эти имена. В дальнейшем имена подверглись сокращению: мальчишки стали Альфом и Мегом. Теперь им было уже по пять лет, и хотя им вроде бы полагалось не высовывать носа из кухни, Максвелл был настолько покорен ими, что, сидя дома, всегда просил Лукрецию Борджиа привести их в гостиную, чтобы он мог с ними поиграть. Дети ползали по нему голышом, доставляя ему такое же удовольствие, какое доставляли бы шаловливые щенята.

У мальчиков не было ни малейшего физического изъяна, и они обещали вырасти в настоящих красавцев с прекрасным телосложением. В те редкие моменты, когда ему удавалось их различить – с этой целью Лукреция Борджиа повязывала им на головы цветные ленточки: Альфу красную, Мегу голубую, однако даже это не всегда помогало, так как шалуны норовили обменяться лентами и откликались на любое из имен, – Максвелл отдавал некоторое предпочтение Альфу. Вреда от этого не было, так как Хаммонд благоволил к Мегу, который ходил за ним по пятам и проявлял беззаветную преданность молодому хозяину. Несмотря на нежный возраст, этот негритенок умел добиваться своего: достаточно ему было произнести свое «масса Хаммонд, сэр» – и он получал ломоть хлеба с патокой или леденец, если таковой оказывался у Хаммонда под рукой.

Лукреция Борджиа помыкала своими близнецами с такой же безоговорочной властностью, как и остальным населением плантации. Утро начиналось для них с хорошей взбучки: они должны были на весь день запомнить, что в случае любого проступка их снова взгреют, причем не в пример сильнее. Утренние наказания неизменно сопровождались детскими воплями, при которых старший и младший Максвеллы смотрели в гостиной на часы и кивали друг другу. Завтрак традиционно подавался спустя пять минут. Приглашать отца и сына на завтрак не было в связи с этим особой нужды: шум, поднимаемый Лукрецией Борджиа и ее потомством, заменял самый звучный гонг.

Мем сперва задрал нос, гордясь тем, что родил близнецов, однако почти не принимал участия в их воспитании, хотя и проводил с ними вместе почти целый день. В этом он не нарушал традицию, установившуюся у всех папаш на плантации: они рвались произвести посев, но отказывались культивировать всходы. Если бы не здоровенный максвелловский гроссбух, в котором он записывал всех новорожденных Фалконхерста и их родословную, вряд ли кто-либо из малышни, гонявшей по плантации в чем мать родила почти без присмотра, смог бы указать на свою мать, тем более на отца. На других плантациях, где дети жили при своих матерях, они тоже зачастую не знали отцов.

Лукреция Борджиа рожала на кухне, остальные же невольницы Фалконхерста производили потомство в так называемом родильном доме, под надзором одной из редких на этой плантации престарелых негритянок. Максвелл не продавал ее из-за акушерского искусства; теперь, когда та совсем одряхлела, он приставил к ней молодую рабыню, ей тоже надлежало усвоить методы приема новорожденного. Новорожденным позволяли находиться с матерями считанные дни, реже недели – в это время они кормились материнским молоком; по истечении этого срока их неизменно отнимали у рожениц. Молоко роженицы не пропадало зря: им вскармливали население родильного дома – малышей, содержавшихся там до завершения вскармливания, однако мамаша не могла быть уверена, кого кормит – своего или чужого. Так Максвеллы мешали установлению семейных связей, препятствующих сбыту урожая.

Затем молодую мать отправляли в одну из многочисленных хижин позади конюшни. В этих хижинах распоряжались женщины, прожившие в Фалконхерсте больше обычного. Чаще им было около или чуть больше тридцати – возраст, в котором их еще можно было продать и одновременно уже можно было рассчитывать, что они будут пользоваться авторитетом у более молодых подруг. Под началом у каждой из них находились по три-четыре пары, обитавшие в одной хижине. Эти женщины готовили завтраки и ужины, следили за чистотой и за тем, чтобы по ночам мужчины не отлынивали от своих основных обязанностей.

Ни одна женщина не могла выбрать себе партнера по собственному усмотрению. Это делал за нее Максвелл-старший. Он изучал свои племенные книги, подбирая мужчин и женщин, обещающих наилучшее потомство. Составив пару, он помещал ее в хижину и ждал, пока женщина забеременеет. Затем мужчину возвращали обратно в холостяцкий барак, где он томился, пока не наступало время снова спарить его – опять-таки с новой женщиной, подобранной Максвеллом.

Подобная технология по производству потомства была причиной частых споров супругов Максвелл. Миссис Максвелл отличалась религиозностью и полагала, что рабов надо женить, что каждая пара должна представлять собой семью. Она даже выстроила в конце невольничьего поселка маленькую часовню с колоколенкой и колоколом. Там она проводила воскресные богослужения, если не подворачивался бродячий чернокожий проповедник; Максвелл же считал, что рабов нельзя смущать религией.

Богослужения пользовались популярностью, хотя присутствие на них оставалось добровольным. Однако согласившись скрипя сердце на возведение часовни, Максвелл категорически возражал против бракосочетания своих рабов. Запрет был наложен даже на примитивную брачную церемонию, привезенную из Африки. Ему не требовались семьи на плантации и взаимная привязанность невольников: их растили на продажу, следовательно, они относились совсем к иной категории, чем рабы, которые рождались, проживали всю жизнь и умирали у одних и тех же хозяев.

Считая малолетних детей, подростков и взрослых мужчин и женщин, в Фалконхерсте набиралось сотни три рабов. Уоррен Максвелл практиковал ежегодный сбыт крупных партий товара. Выбор падал прежде всего на женщин, дававших потомство от одного до трех раз. Так как он запускал в воспроизводство девушек начиная с пятнадцатилетнего возраста, идеальный возраст для продажи наступал в восемнадцать лет, причем Максвелл предпочитал продавать матерей с детьми на руках. Это не только сильно повышало цену, но и служило доказательством их плодовитости. Зачастую ребенок принадлежал не самой женщине; однако у Максвелла не было привычки обманывать покупателей, то есть продавать бесплодную женщину, сунув ей чужого младенца. Максвелл работал честно. Мужчин он держал на плантации дольше, продавая их в возрасте между двадцатью и двадцатью двумя годами. Каждый успевал за это время покрыть по нескольку женщин и дать жизнь нескольким отпрыскам.