Марго Арнольд - Падший ангел

Дважды Дэвид наездами бывал в Суссексе, чтобы проведать внуков. Его дочь вышла там замуж за священника. Но в отношениях между ними не было особой любви. Отец и дочь практически не интересовались жизнью друг друга. Мне всегда бывало забавно видеть, как по возвращении из этих поездок он начинал усиленно хлопотать вокруг Каролины, как если бы стремился возместить недостаток привязанности к другой, старшей дочери.

Что же до меня, то каждое его возвращение было столь же сладостным, как и наша первая Встреча в Рэе. Восторг и экстаз той ночи нам суждено было пережить еще не раз.

Мне казалось, что мы наконец обрели рай и будем пребывать в нем вечно. Но, как обычно, я заблуждалась.

Семь лет пролетели как череда счастливых снов. А за пределами нашего заколдованного королевства продолжала свой длинный и утомительный путь война: Талавера, Торрес-Ведрас, Альбуэра, Сиудад-Родриго, Витторио, Сан-Себастьян – победы, пропитанные британской кровью. Но французы наконец начали слабеть, и Англия нашла своего генерала. [37]

Отчаявшись пересечь Пролив, непоколебимо удерживаемый английским флотом, Наполеон обратил свои взоры на другого великого врага, оставшегося непокоренным, – Россию. Он повел свою армию на восток, в заснеженные просторы, и оттуда она уже не вернулась. Его звезда клонилась к закату, империя рушилась, и опустошенные страны Европы сбивались под крыло своего могучего союзника – Англии.

Осенью 1813 года под Лейпцигом произошла битва народов, и хотя сто десять тысяч солдат полегло на поле брани, союзники одержали победу, а в результате броска Веллингтона из Испании Наполеон оказался в клещах, спастись из которых ему было не суждено. Весной 1814 года союзники уже были в Париже, Наполеон – в ссылке, а во Франции снова появился король. Война, столько лет калечившая мою жизнь, наконец закончилась. Однако тот рай, в котором жили мы с Дэвидом, все эти события почти не затрагивали. Для нас они означали разве что радостные сообщения в газетах, которые мы обсуждали за обеденным столом, да длинные письма от Ричарда, заставлявшие нас просиживать над картами в кабинете Дэвида, пытаясь догадаться, куда дальше двинется Веллингтон. Ролика, с которой началось долгое и победоносное шествие Веллингтона, вернула мне Дэвида, – это было все, что я знала и что меня заботило.

И в то же время как были мы глупы, считая, что этот рай – навеки! Неумолимые богини судьбы вновь принялись вершить свое дело, и в руках одной из них уже блеснули ножницы, готовясь перерезать нить, связывающую наши жизни.

Стояла холодная весна – весна 1815 года, а от новостей, которые поступали из Франции, знобило еще больше, поскольку Наполеон вернулся, а король бежал. Казалось, что у нас была только передышка, что война на самом деле не кончилась и не кончится никогда.

Я ощущала беспокойство, особенно из-за того, как Дэвид переживал за Ричарда, но наш маленький мирок был слишком далек от всего происходящего. Наполеону придет конец – в этом я не сомневалась, постепенно забудется страшная цена, которую придется заплатить за победу, и жизнь войдет в нормальное русло.

Жестокая правда обрушилась на меня в начале мая. Я сидела в зале возле камина, грея ноги у огня, поскольку было еще прохладно. Неслышно вошел Дэвид и сел рядом. В последнее время он был даже чересчур тихим, и я думала, как бы успокоить его, чтобы он не переживал за Ричарда так сильно. Вынув из кармана лист бумаги, он вложил его в мою ладонь.

– Прочти это, – сказал он, и в голосе его прозвучала какая-то странная нота. Развернув бумагу, я обнаружила, что это был официальный вызов подполковнику Прескотту прибыть в полк для выполнения задания за границей. Здесь же была и записка от друга Дэвида, в которой тот просил его прибыть как можно скорее, поскольку в полку катастрофически не хватало офицеров-артиллеристов. Кончалась записка почти торжественно: «На сей раз грядет большая проверка наших сил. Мы должны добить тирана раз и навсегда, иначе нам так и не суждено будет изведать мира».

Я читала и перечитывала это снова и снова, но рассудок мой отказывался верить глазам. Листок был уже весь измят и скомкан – так сильно дрожали мои руки.

– Ты, конечно же, не поедешь? – взглянула я на Дэвида.

– Я должен, – тихо ответил он, внимательно глядя на меня.

– Но это же невозможно! Ты болен, тебе много лет, ты в отставке! Ты им не нужен, ты им просто не можешь быть нужен! Тебя с ними больше ничто не связывает!

У меня начиналась истерика – я уже почти кричала.

– Я все еще солдат, Элизабет, – по-прежнему тихим голосом продолжал Дэвид, – поэтому я должен ехать. Им нужен и я, и то, что я умею, иначе они не позвали бы меня.

– Ты нужен им, а как же мы? – всхлипнула я. – Нам ты нужен гораздо больше. Ты нужен мне, ты нужен детям, ты нужен Спейхаузу! Неужели мы значим для тебя меньше, чем они?

– Вы для меня – это все, – ответил Дэвид, – но в данный момент они нуждаются во мне больше. Ты же прочитала письмо. Наполеон намеревается нанести свой последний удар, и мы должны собрать всю нашу мощь, чтобы остановить его. У него над нами двойное преимущество в артиллерии, а в большом сражении это может сыграть решающую роль, – со знанием дела добавил он.

– Но ты же поклялся, что никогда больше не покинешь меня! – Я уже плакала навзрыд.

Пытаясь успокоить меня, Дэвид положил руки мне на плечи.

– Ну будет, Элизабет, будет! Не надо так расстраиваться. Я ни за что не покинул бы тебя по собственной воле, но теперь я обязан это сделать. Мой отъезд не подлежит обсуждению, и ты должна быть готова к этому.

Однако я не могла так просто смириться с этой мыслью. В дни, последовавшие за этим, я бушевала, плакала, умоляла, заискивала, бранилась, угрожала, унижалась… Но проще было разговаривать с каменной стеной. Дэвид напоминал мне гранитный булыжник из его родной деревни. Возможно, Крэн уехал потому, что хотел, потому что звуки трубы, бой барабанов и гром пушек были той музыкой, которая околдовывала его и заставляла биться его большое мальчишеское сердце. Дэвид уезжал не потому, что хотел, а потому, что считал это своим долгом, и вся его любовь ко мне не могла поколебать этой решимости.

Даже Марта, увидев, как я расстроена, присоединила свой голос к моим протестам.

– Отправляться туда – безумие, и вы сами это понимаете, – мрачно сказала она, буравя его своими черными глазами.

– Безумие или нет, – спокойно возразил он, – но я должен это сделать.

Марте повезло не больше, чем мне. Исчерпав все свои доводы и устав бороться с его гранитной решимостью, я решила переменить тактику.

– Если ты едешь, – твердо заявила я, – значит, я поеду с тобой.

– Твое место здесь, Элизабет, – мягко возразил он.