Барбара Мецгер - Крылья любви

– И твоя ложь осталась неразоблаченной, – медленно проговорила Джини, подумав, что и она скрывает правду об Элгине ради того, чтобы Лоррейн верила, будто он погиб в сражении. А леди Кормак никогда и никому не расскажет о позорной смерти своего сына. Джини вздохнула и сказала, что она все понимает.

– Благодарю тебя. Видишь ли, у нас с Роджером удачный брак, но каждый раз, когда я вижу дочь герцога, которую прочили ему в жены, я начинаю гадать, не хотел ли мой супруг, чтобы все вышло иначе. Не могу понять, любит ли он меня на самом деле или просто слишком благороден, чтобы вести себя по-другому. Я не знаю, есть ли у него любовница, посещает ли он дома свиданий. Я этого никогда не узнаю, и это мучительно. Я расплачиваюсь за свои грехи, Джини, расплачиваюсь за них с первого дня моего замужества.

– Но не так, как я расплатилась за них, – сказала Джини, вспомнив страшные дни в Канаде и полные отчаяния месяцы в Португалии, а также то, как он говорил всем, что она его сестра, и проводил свободное время со своими приятелями-холостяками. – Нет, у меня все было иначе.

– Элгин стал для тебя недурной добычей. Он был бы вполне хорош и для меня.

– Недурной добычей? Ну, это не та форель, которая клюнула бы на мою удочку. Он любил тебя. И если бы не ваш заговор, он женился бы на тебе. Стал бы помогать отцу управляться с имением, а потом вступил бы во владение землей. Он никогда не хотел быть солдатом. Не хотел следовать за армией и оставаться без привычных удобств. И он не хотел меня!

Ардет, видимо, собирался вмешаться в разговор, но Джини отмахнулась от него.

– Зато Ардет хочет тебя, – усмехнулась Лоррейн.

– Ардет совсем особенный. Иногда я понять не могу, чего он на самом деле хочет.

– Фу, да стоит только посмотреть, как он следит за каждым твоим движением! Он только и мечтает о том, чтобы заняться с тобой любовью.

– Нет, он просто наблюдает за мной из чувства ответственности.

– В таком случае ты все тот же несмышленыш, если не видишь того, что вижу я.

Джини не приняла всерьез слов сестры. В самом деле, что Лоррейн может знать об Ардете? Разве ей может быть известно, что он намеревается исчезнуть через шесть месяцев – теперь уже через пять, – что он хочет истратить на благотворительность почти все свое состояние?

– Ну хорошо, скажи мне все-таки, почему ты согласилась поговорить со мной наедине?

– Чтобы упросить тебя ни о чем не рассказывать. Умолять тебя о прощении. Ведь я теперь другая, лучше, чем была.

– Теперь, когда получила то, чего добивалась.

– Ты стала красивой, Джини, однако время сделало тебя беспощадной.

– Не знаю, как насчет красоты. Но у меня нет причин быть озлобленной.

– Постарайся понять, прошу тебя. Я не просто хотела заполучить титул Роджера, мне нужна была его привязанность. Я никогда не смогу обрести его любовь. Я с этим смирилась. Но я люблю своего сына.

Джини не удержалась от вопросов:

– Сколько ему лет? Как его зовут?

– Моему Питеру около трех лет, и он для меня дороже самой жизни. У него шапка белокурых кудрей, как у меня в детстве, но глаза у него такие же зеленые, как твои, а нос как у Роджера. Он уже знает несколько букв и умеет считать до десяти. Плачет редко и никогда не устраивает истерик, как дети некоторых моих знакомых. Он просто ангел.

Это был родной племянник Джини.

– Хотелось бы как-нибудь познакомиться с этим совершенством, – сказала она. – Он сейчас в деревне?

– Нет, у него нелады со здоровьем, потому мы сейчас в городе. Здесь врачи гораздо опытнее, чем сельские костоправы. Но пока они не смогли вылечить мальчика от кашля.

– Очень жаль, – совершенно искренне произнесла Джини.

– Так ты прощаешь меня?

– Я… думаю, что должна простить, раз ты меня об этом просишь. И проповеди в церкви, и Библия на этом настаивают.

Джини решила, что Ардет будет с этим согласен. Он не раз говорил, что, не прощая чужие грехи, сам не получишь прощения. Как же она, Джини, может не простить кающуюся?

Лоррейн явно почувствовала облегчение. Но прежде чем поставить точку, Джини добавила:

– Я могу простить, Лоррейн, но я не могу забыть. И в этом все дело. Сомневаюсь, что буду доверять тебе в дальнейшем.

Лоррейн смахнула слезу.

– Клянусь, что никогда больше не причиню тебе боли. Я зажму рты сплетникам. Вот увидишь, репутация твоя будет восстановлена.

– Думаю, что это уже сделала леди Винросс.

– Но мы могли бы встречаться. Кататься в парке верхом или в экипаже, забронировать ложу в опере.

И то и другое было сейчас нужнее Лоррейн, чем Джини. Джини задумалась, сомневаясь в побуждениях Лоррейн и ее искренности.

– У меня сейчас больше приглашений, чем я могу принять, – не без удовольствия сказала она.

– В таком случае я упрошу папу признать тебя и твой брак и уговорю маму снова вписать твое имя в семейную Библию. Я скажу им, что ты ни в чем не виновата, что происшедшее было недоразумением. Они будут обязаны пригласить тебя домой во время твоего свадебного путешествия или на Рождество, и все соседи увидят, какой замечательной леди ты стала, графиня.

– Таким образом, они простят мне грех, которого я не совершала?

Джини всю жизнь страдала от недостатка родительской любви. Теперешнее их доброе отношение было бы приятным, но, пожалуй, слишком поздним. Никто из ее друзей в их небольшой общине за нее не вступился, и она обнаружила, что ее уже не волнует их благоприятное мнение. Она покачала головой.

– Что еще я могу сделать? – спросила Лоррейн.

– Познакомь меня с моим племянником. Думаю, это доброе начало.

– Верите ли вы в то, что люди меняются? – спросили Джини, когда они с Ардетом стояли возле Карлтои-Хауса и ждали, пока Кэмпбелл подаст карету. Ночь была теплая и ясная. По сравнению с переполненными, душными и насыщенными запахом духов и прочих благовоний апартаментами дворца здесь дышалось намного легче.

Ардет запрокинул голову и посмотрел на звезды.

– Я живу надеждой на это, – сказал он.

– Но может ли человек полностью измениться? Предположим, женщина оказалась весьма себялюбивой и, делая все, что захочется, испортила себе жизнь? В состоянии ли она внезапно встать на путь истинный, как вы считаете?

– Я слышал, что признание человеком собственных недостатков есть первый шаг к их искоренению. Если человек, будь то мужчина или женщина, сожалеет о совершенных им или ею в прошлом дурных поступках, это можно считать началом перемен к лучшему. Если таких сожалений нет, то и перемен ждать нечего, я в этом почти не сомневаюсь. Впрочем, и обстоятельства сами по себе могут вести к переменам, – напомнил он ей и самому себе.

– Да, Лоррейн теперь стала любящей матерью. Это, наверное, меняет к лучшему натуру большинства женщин, потому что она постоянно думает о том, как сделать жизнь своего ребенка счастливой. Наверное, время покажет.