Джиллиан Хантер - Порочен, как грех

– Он вас чем-то расстроил? – спросил Гейбриел, чувствуя, как в нем нарастает гнев. – Я приехал слишком поздно или как раз вовремя?

Она покачала головой:

– Вы появились как раз в нужный момент.

– Вы огорчились из-за того, что его приезд вызвал у вас воспоминания о его брате? – спросил он, внезапно ощутив неловкость.

Он чувствовал, что ей не хочется отвечать.

Ее голос был еле слышен.

– Я огорчилась просто оттого, что увидела его, вот и все.

Он нахмурился, поняв, что она уклонилась от ответа.

– А я вас огорчаю?

Неожиданно она рассмеялась:

– Да. Да! С того момента, когда я вас увидела, вы приводите меня в замешательство. Я всегда надеялась…

– Элетея.

Он схватил ее за запястье, заглянул ей в глаза и медленно привлек к себе. В течение мгновения ни один из них не шелохнулся; он решил, что лучше будет вести себя так, словно он размышляет над их положением, чем признаться, что желание, вызываемое ею, сбивает его с толку.

– Гейбриел, – прошептала она, – это…

– Не прогоняйте меня, подождите. Прошу вас, пожалуйста.

Она нерешительно пошевелилась, потом молча покорилась, легко положив руку ему на плечо. Его тело напряглось от бесстыдного предвкушения. Поцеловать ее казалось ему таким же необходимым, как дышать. Но на этот раз он был уже готов к тому, какие чувства она в нем вызовет, и решил, что сама она почувствует такое же смятение.

Он смотрел на нее в молчаливой задумчивости, ждал, пока губы ее не раскрылись в легчайшем вздохе. Это было приглашение. Рука его скользнула ей за спину, к лопаткам, к затылку, чтобы поддержать ее голову. Она ничего не сказала, ее темные глаза вызывали у него волнение, спрашивали, что он будет делать дальше.

В ответ он наклонил голову. Она напряглась. Гейбриел твердо положил другую руку ей на бедро и коснулся губами ее губ. Она закрыла глаза. Элетея больше не сопротивлялась, и его сердце громко билось в волнении, и вот каждый удар его сердца стал вторить его желанию.

В этот миг она принадлежала ему. Он понял это, когда поцеловал ее. Она принадлежала ему до тех пор, пока не издала какой-то неразборчивый звук, который привел его в чувство. Даже тогда он не мог пошевелиться, он все еще касался ее губ и ощущал ее дыхание, сладкий вкус шерри.

– Прошу прощения. Кажется, я потерял нить нашего разговора.

Она улыбнулась, посмотрела ему в глаза и ласково ударила его по ноге своим хлыстом:

– Кажется, вы говорили о необходимости призвать кого-то к порядку.

Он закрыл глаза, наслаждаясь восхитительным мгновением этого истязания.

– Я не этого просил.

– А мне хотелось выяснить, зачем вы явились сюда в такое время, – тихо сказала она. – Вы могли бы послать за мукой кого-то из слуг.

Он открыл глаза.

– Я вас спас, не так ли?

Она коснулась рукоятью хлыста его груди и осторожно провела им по шраму на шее.

– Не могу себе представить, как вы узнали, что меня нужно спасать. Подсматривали в окно?

Она повернулась, и вдруг он потянул ее назад и обнял. Ее сердце затрепетало в непроизвольном волнении, когда он заглянул ей в глаза. Она не нашла – не сумела найти в себе сил отвести глаза. Он улыбнулся и, не говоря ни слова, опустил голову и опять поцеловал ее.

Она попыталась досчитать до десяти, чтобы мысли ее прояснились. И сбилась со счета на трех. Поцелуй доказал тщетность всех стараний не отвечать ему. Жар пробежал по ее телу. Внезапно она ощутила себя свободной, охваченной огнем. Легкой, как пламя, способной обжечь все, к чему прикоснется. Гейбриел. Единственный человек, от которого ей следует бежать во что бы то ни стало. Но он пришел спасти ее, ее странствующий рыцарь. Этим она могла оправдать себя – он заслужил поцелуй, хотя она понятия не имела, кто спасет ее от него.

Его руки умело скользнули по ее грудям, спине и тут же прекратили эти порочные ласки, прежде чем она успела возразить.

Кто мог бы подумать, что эти сильные мозолистые пальцы способны пробудить такое нежное желание?

– Почему? – в замешательстве прошептала она. – Почему я позволяю вам целовать себя?

Он рассмеялся:

– Понятия не имею. Главное правило, которому я следую, – это наслаждаться теперь и раскаиваться потом.

– Никакое это не правило.

– Да?

– Да, – твердо сказала она. – Это отсутствие правил.

Он снова провел рукой по ее спине.

– Должен ли я позволить вам уйти? – спросил он с игривой улыбкой.

Она кивнула без колебаний:

– Да.

– Так я и подумал. – Он рассматривал пол, словно там, у его ног, можно было найти решение. И она сама посмотрела вниз. Как и ожидалось, когда он снова поднял глаза, темный блеск в них показал, что мотивы, которыми он руководствуется, скорее хитры, чем невинны. – А можно мне будет прийти к вам еще раз?

Она размышляла, что ему ответить, хотя он сам, должно быть, почувствовал, что она согласна.

– Да, но только к ужину, и при полном сборе гостей. Мой брат должен вернуться на следующей неделе.

– Когда? – спросил он, помолчав. – Когда мне можно будет прийти? Если я обещаю вести себя хорошо, должен ли я ждать его возвращения?

– Вы не умеете вести себя хорошо.

– Я научусь.

Она прикусила губу. Глаза ее смеялись. Была почти полночь, и если не считать того, что его поцелуи сбивают ее с толку, она знала об этом человеке только одно – он не только понапрасну растратил свою юность, но его настоящее и будущее казались ничуть не лучше. Теперь она не была уверена, что приглашение его к ужину пойдет на пользу и ей, и ему. Но она хотела снова увидеть его. Стоит рискнуть хотя бы ради его улыбки.

Элетея сказала:

– Вечером в пятницу. – За это время многое может случиться. Он может сбежать. Или измениться. Или…

Он кивнул с серьезным видом:

– Через пять дней. Да. Сочту за честь.

– Вам нужен мешок муки, Гейбриел?

– Мешок… не важно.

– Но ведь вы приехали за мукой, да?

– Почему бы вам не дать мне вместо нее корку хлеба?

Она весело усмехнулась:

– Чтобы съесть ее с ветчиной и фиалковым желе?

– Ветчину я уже всю съел, – угрюмо сказал он.

Два дня спустя, во вторник, Гейбриел мчался в предрассветной мгле обратно в Лондон, оставляя за собой заставы, тихие деревни и всяческие соблазны. Он проснулся до рассвета, посмотрел из окна через свой заросший сорняками сад в сторону дома Элетеи и понял, что ему грозит опасность потерять себя. Когда он был моложе, он знал в точности, против чего он настроен. Его судьба казалась несправедливой, но он хотя бы понимал ее.

Он не сельский джентльмен. Он игрок, солдат, и если обстоятельства придали его характеру нежелательные черты, у него нет оснований изменять свой характер. Он, вероятно, не способен пустить корни даже в ту почву, которая породила его. Одному Богу известно, каким человеком он вырос. Было бы нехорошо по отношению к Элетее оставаться в деревне. На самом деле это знак его истинной любви к ней – исчезнуть из ее жизни.