Сюзанна Энок - Грех и чувствительность

– В этом споре я намерена держаться подальше от вас.

– Я могу это понять. Мне тоже не хотелось бы иметь такого, как я, на своей стороне. В любом случае, вам должно быть стыдно за свое поведение, за то, что вы позволили Пристли приблизиться и заговорить с вами в обществе. А теперь вы скажете, что просто стояли посреди зала, а он приставал к вам.

– Не в этом дело, Деверилл, – вмешался Закери. – Она в любом случае не должна была принимать браслет.

– Смело сказано для брата, который должен был лучше исполнять свой долг и заставить Пристли держаться подальше от нее, – проговорил маркиз, еще сильнее растягивая слова, – до того, как этот парень смог соблазнить ее хорошенькой безделушкой. Не то чтобы я встаю на чью-то сторону, но мне кажется, что вы все совершили ошибку.

Лицо Шея потемнело.

– Нельзя ожидать от нас, что…

– И вы продолжаете ошибаться, – оборвал его Деверилл, склонившись над бильярдным столом, чтобы ударить по шару. – К примеру, если вы так беспокоитесь о девичьей добродетели леди Элинор, какого дьявола вы снова позволяете мне появляться в вашем доме?

– Я как раз собирался задать себе тот же вопрос, – послышался сухой голос Себастьяна из двери.

– Я думаю, вам пора расходиться, – пробормотала Элинор, сложив руки на груди.

Вначале она подумала, что лорд Деверилл, хотя бы частично будет на ее стороне, но его заявление о том, что братья ответственны за ее поступки, уж точно не заставило девушку чувствовать себя лучше. На самом деле, это было еще более оскорбительно, чем первоначальные аргументы ее братьев. В конце концов, Элинор смогла бы легко отделаться от лорда Пристли, если бы захотела.

Вероятнее всего, Деверилл не был ни на чьей стороне и ничуть не беспокоился об исходе спора. Маркиз был склонен поспорить просто потому, что этот спор его развлекал. Что, безусловно, подразумевало, что он очень хорошо умел это делать, как и все то, чем когда-либо пробовал заняться.

– Я был приглашен, – ответил маркиз, как всегда невозмутимый.

– Так и есть, – признал Себастьян. – Не желаешь ли присоединиться ко мне в конюшнях?

Деверилл бросил свой кий Шарлеманю.

– Ты все еще хочешь узнать мое мнение об этой новой верховой лошади? – спросил он, направляясь к двери.

Герцог кивнул, отступая в сторону и давая Валентину выйти из комнаты.

– Я действительно считаю, что ты сможешь избавить меня от него. Это животное вчера пыталось укусить Пип.

Элинор застыла на месте с открытым ртом.

– Вот это да, – выпалила она, наконец. – Это моя лошадь, а Пип уже призналась, что дразнила его яблоком.

Валентин остановился в дверях и перевел взгляд с Элинор на Себастьяна.

– Я не стану лишать леди ее верховой лошади, – сказал он, и его губы изогнулись в хитрой улыбке. – Во всяком случае, я не сделаю этого, не предложив ей подходящую замену.

– Валентин, – предостерег того герцог Мельбурн, в его голосе прозвучали резкие нотки.

– Черт меня побери, я вовсе не собираюсь быть втянутым прямо в разгар семейной вражды. Мне пришлось отменить ленч с Л… с очень привлекательной молодой леди, чтобы явиться по твоему требованию.

– Возможно, с Лидией Френч? – предположил Шей, выделив голосом букву «Л».

– Или Лорен Манчестер? – вставил Закери.

Маркиз усмехнулся.

– Я никогда не распространяюсь о своих свиданиях.

О, вот это уже чересчур.

– Простите меня, но, кажется, мы обсуждали мою лошадь, – прервала их Элинор. – Спросите Пип, если не верите мне. Она обещала быть более осторожной.

Себастьян посмотрел на нее с таким выражением в глазах, которое, вероятно, заставляло дрожать взрослых мужчин. Но, хотя Элинор и выросла под его властью, от этого взгляда ей захотелось или ударить его, или сбежать. Бог знает, что она никогда не просила о том, чтобы ее старший брат был герцогом. В последнее время это обстоятельство разъедало ее изнутри.

– Элинор, – сказал герцог холодным, терпеливым голосом, которому противоречил блеск его глаз, – моей дочери шесть лет. Я ставлю свое мнение выше ее.

– Ты ставишь свое мнение выше любого другого, Себастьян. И ты не заберешь мою лошадь.

– Нет. Я не заберу. Это сделает Деверилл.

– Я даже еще не видел ее, – вставил маркиз, – хотя и задаюсь вопросом, почему ты решил, что мне захочется иметь лошадь, тренированную для леди.

– Эта лошадь не тренирована для леди, – возразил Себастьян. – Элинор пытается приучить его к дамскому седлу.

– Я приучила его к дамскому седлу, – девушка положила руки на бедра. – Не смейте брать моего Гелиоса, Валентин Корбетт.

– Достаточно, Элинор, – прервал ее Себастьян, без каких-либо следов юмора в голосе.

– Да, этого достаточно, – повторил Деверилл. Наклонив голову в сторону Элинор, он направился мимо Себастьяна в коридор. – Если вы извините меня, то я может быть еще смогу спасти свое обещание по поводу ленча.

Пока маркиз спускался по лестнице, братья Элинор стояли, пристально глядя на нее.

– Хмурьтесь сколько хотите, – ответила девушка, поворачиваясь к ним спиной. – Вы можете забрать мой браслет, и вы можете попытаться украсть мою лошадь, но все это не делает вас правыми. Подобные поступки представляют вас задирами, – с этими словами она вышла в коридор.

– И куда это, позволь поинтересоваться, ты собралась? – полетел ей вслед ровный, контролируемый голос Себастьяна.

– Думаю, что отправлюсь за покупками, – бросила она через плечо и направилась в свою спальню. Выглядело бы более эффектно, если бы она придумала более внушительный ответ на этот вопрос. «Я ухожу в море» или «Я вступаю в армию» прозвучало бы гораздо более дерзко. Тем не менее, даже поход за покупками был хоть каким-то занятием, и она могла показать братьям Гриффин, что они вовсе не настолько управляют ею или ее расписанием, насколько им нравится об этом думать.

Элинор подавила разочарованный вздох. Нет, заявление о том, что она идет за покупками, доказывало не слишком многое. Никакое занятие не могло быть настолько эффективным, чтобы умерить желание сделать что-то возмутительное, что-то совершенно… безнравственное, что-то, что покажет не только ее братьям, но ей самой, что она может быть свободной.

Элинор прервала поиск пары перчаток, чтобы выглянуть из окна спальни. Внизу под ее окном, Валентин взял поводья своей лошади у грума и запрыгнул в седло. Черт возьми, она завидовала маркизу Девериллу, который мог делать, что пожелает, когда пожелает и с кем пожелает. Никто не заявляет ему, что это неприлично, или неправильно, и не угрожает отказать ему в содержании и, даже не хмурится, глядя на него. Конечно, некоторые из старых, затянутых в корсеты патронесс могли хмуриться, но маркиз определенно не беспокоился о том, что те могли подумать. Он вообще не заботился о том, что любой человек думал о нем.