Сюзанна Энок - Грех и чувствительность

Наконец темно-серые глаза Себастьяна оторвались от послания и снова встретились с ее глазами.

– «Тирания»? – медленно повторил он, произнося это слово так, что это заставило сестру вздрогнуть.

– Когда ты отказываешься выслушать мою версию какого-либо события или принять во внимание мои чувства и желания, а вместо этого делаешь решительные заявления, которые ставят крест на любой моей надежде на счастье, тогда – да, я называю это тиранией, – девушка наклонилась вперед. Везувий начал извергаться, берегись, Помпеи. – А как вы это назовете, ваша светлость?

– Мы – твои старшие братья, – не сдержался Шей. – Наша обязанность, наш долг – предложить свое руководство и…

– Предложить? Я едва ли…

– Я предполагаю, что в дополнение к своей абсолютной свободе ты потребуешь продолжать выплачивать тебе ежемесячное содержание? – прервал ее герцог, словно они были в комнате только вдвоем.

Ах, угрозы!

– Я не отрываюсь от действительного положения вещей, – ответила Элинор. – И это – не полет моей фантазии. Я просто буду принимать свои собственные решения в личных интересах. У меня нет желания сторониться семьи, – Элинор предчувствовала, что это будет самым трудным моментом, и поэтому потратила несколько часов, обдумывая ответ. – Я настаиваю на том, чтобы мой выбор был независимым и свободным от вашего вмешательства.

– Вмешате… – начал говорить Шей.

– Договорились, – заявил вдруг Себастьян.

Шарлемань захлопнул рот.

– Что? – выпалил он, его лицо потемнело. – Мельбурн, ты не можешь говорить это серьезно.

– Я совершенно серьезен, – герцог сунул письмо себе в карман. – Твоя независимость будет предоставлена тебе, но при одном условии.

Ха ! Она догадывалась, что это всего лишь уловка.

– И что оно из себя представляет?

– Я не намерен позволять твоей «декларации» обсуждаться в обществе, как не разрешил бы публично выражать обиды, нанесенные тебе в этом доме. И что бы здесь не было написано, это не сможет избавить нашу семью от скандала, если ты окажешься в него вовлечена. Поэтому, если в обществе станет известно о любом скандале с твоим участием, наше соглашение будет расторгнуто.

У Элинор ушло всего одно мгновение на то, чтобы все обдумать. Если быть откровенной, то она думала, что у брата на уме что-то намного более противное.

– Договорились.

– Я еще не закончил. Наше соглашение не только будет расторгнуто. Как только я разберусь со всеми причиненными тобой неприятностями, ты согласишься выйти замуж за джентльмена, которого выберу я, без…

– Что?

– Без задержки и протестов, – Себастьян поднял колокольчик, стоявший возле его локтя, и позвонил. Немедленно появились лакеи, которые начали подавать обед. – А ты думала, что не будет никаких последствий? – продолжил герцог все же спокойным тоном.

– Ты просто… злодей, – пробормотала она, а в ее сознание без приглашения ворвалась дюжина скучных джентльменов.

– Полагаю, я тиран, – возразил он. – За свободу всегда нужно платить. Если ты желаешь играть, то должна быть готова расплачиваться. Так мы заключаем соглашение?

Если она откажется, герцог каждый раз будет использовать ее декларацию и ее трусость против нее. И, вероятно, заставит ее выйти замуж за первого же неинтересного мужчину, которого встретит, только для того, чтобы доказать свою точку зрения. Элинор вздохнула. Самая большая трудность в этом деле – решиться начать битву, когда ее результат заранее известен. Она – Гриффин, и поэтому никогда не отречется от своей семьи. Любой муж, которого она могла бы выбрать, должен хотя бы в самой малой степени быть приемлемым для Мельбурна. Но сами моменты, после которых она будет принимать это решение – или когда оно будет принято за нее – вот что будет иметь значение.

По крайней мере, она сумела заставить брата открыть дверь. Теперь ей нужно только переступить порог, и у нее появится свобода и голос в решении собственного будущего замужества.

– Мы заключаем соглашение, – медленно произнесла она.

– Нет, мы этого не сделаем, – прорычал Шей. – Это же смешно, Мельбурн.

Моргнув, словно он забыл о присутствии братьев, герцог обратил свое внимание на другую сторону стола.

– Элинор и я пришли к соглашению. А вы будете соблюдать его. Вам ясно?

На какой-то момент Элинор подумала, что Шея хватит удар, но со сдавленным рычанием ее второй по старшинству брат все же кивнул. Закери, который выглядел так, словно разрывается между ужасом и смехом, последовал его примеру.

– Ради Бога, Нелл, у тебя есть пара, – прошептал он.

– Пара чего? – ласково спросила она, хотя совершенно ясно понимала, на что тот намекал. Невозможно вырасти с тремя старшими братьями и время от времени не слышать вульгарностей, большинство из которых связано с мужской – или женской – анатомией.

Закери только покачал головой.

– Иисус! Просто будь осторожна.

– Дело в том, Закери, что я свободна, – возразила Элинор. – Я могу делать то, что пожелаю… – она бросила взгляд на Мельбурна, – до тех пор, пока это не вызовет скандал.

– И помоги всем нам небеса, – пробормотал Шей.

– Нет, – вставил Себастьян, спокойно выбирая превосходный кусок говядины с подноса, который держал слуга, – небеса пусть помогают Элинор. Потому что мы не станем этого делать.

Был уже почти час дня, когда Валентин заставил себя сесть среди беспорядочно разбросанных подушек и шелковых простыней. Клан Гриффинов с их ссорой и в самом деле помешали вчера тому, что, как он надеялся, могло стать приватным, декадентским ленчем. Но из-за вынужденной задержки Валентин наткнулся на лорда Уиттона и Питера Бернси, а также игру в фаро с высокими ставками в «Уайтс». Пятнадцать часов спустя и почти на тысячу фунтов богаче, маркиз вернулся домой и лег в постель уже после рассвета.

– Мэттьюз! – проревел он и отбросил простыни, потянувшись за брюками из оленьей кожи и прижимая свободную руку к голове, чтобы не дать ей взорваться.

Дверь его спальни отворилась мгновенно, его камердинер, скорее всего, стоял, прислонившись к ней.

– Да, милорд? Мне подавать завтрак?

– Нет. Достань мне чистую рубашку.

Аккуратный камердинер кивнул, нырнув в ближайший гардероб.

– Вам нужно что-нибудь съесть, милорд, – послышался его приглушенный голос.

Валентин нахмурился.

– Если ты сегодня еще раз упомянешь пищу или процесс ее поглощения, мне придется пристрелить тебя, – проворчал он. Хотя вечер и был развеселым и прибыльным, но Бернси был одним из тех немногих мужчин, которые могли посоревноваться с ним в количестве выпитого. Тот факт, что Питер был тяжелее его, вероятно, стоуна [3]на два, помогал последнему, но Валентин никогда не отказывается от вызова.