Филиппа Грегори - Другая Болейн

Я качаю головой:

— Он сам предложил ей занять его покои.

Она медленно кивает:

— Значит, и Кромвель теперь открыто против меня.

Ища поддержки и утешения, глядит на Георга, странный взгляд, словно и в нем не уверена. Но брат ее никогда не предавал. Он неуверенно шагнул вперед, положил руку на плечо братским, защищающим жестом. Она не повернулась к нему, не обняла, нет, когда он оказался у нее за спиной, оперлась на него, прильнула плечом к груди. Он вздохнул, обнял ее. Покачивает в объятиях, так и стоят, глядя в окно на Темзу, которая сияет в лучах яркого зимнего солнца.

— Я думала, ты побоишься даже дотронуться до меня, — шепнула она.

— Анна, Анна, — покачал он головой. — Согласно законам церкви и государства меня можно десять раз предать анафеме еще до завтрака.

Меня пробрала дрожь, но она только хихикнула, как девчонка:

— Все, что нами сделано, совершено ради любви.

Повернулась лицом к нему, взглянула, внимательно изучая, в глаза. По-моему, она ни на кого в жизни так не смотрела. Казалось, ее действительно заботят его чувства. Он теперь не просто ступенька на лестнице честолюбия Анны. Он ее любимый.

— Даже когда результаты получаются чудовищные?

Он пожал плечами:

— Я не знаток богословия. Но когда у моей кобылы родился жеребенок с тремя ногами вместо четырех, я не обвинил ее в ведовстве. В природе всякое случается, нет тут ничего такого особого. Просто тебе не повезло, вот и все.

— Меня так легко не запугаешь, — твердо сказала она. — Я видала кровь святых, сделанную из крови свиней, святую воду, набранную в ручье. Церковное учение наполовину увлекает тебя красивым обманом, наполовину запугивает до смерти — знай свое место. Меня не подкупишь и не запугаешь. Ничем. Я приняла решение — у меня свой путь, и я по нему иду.

Вслушайся Георг, заметил бы, наверно, резкие, звенящие нотки в голосе, но он только неотрывно смотрит ей в лицо.

— Все выше и выше, Анна-царица?

Она засияла улыбкой:

— Все выше и выше. Следующий будет мальчик. Повернулась, положила руки брату на плечи, взглянула на него, будто он возлюбленный, которому можно доверить все.

— Что мне теперь делать?

— Заполучить его обратно, — сказал он со всей серьезностью. — Не ругаться с ним, не показывать ему своего страха. Заполучить его обратно — любой женской уловкой. Снова его очаровать.

Она помолчала, улыбнулась и решительно произнесла — горькую правду, которую не скроешь:

— Георг, я на десять лет старше, чем тогда, когда его очаровывала. Мне почти тридцать. Он прижил со мной только одного здорового ребенка, а теперь он знает — у меня родился урод. Я ему буду отвратительна.

Георг еще сильнее обнял сестру.

— Ты не будешь ему отвратительна. А иначе нам всем не уцелеть. Ты его снова завоюешь.

— Но я, именно я, научила его следовать только своим желаниям. Хуже того, я забила его дурацкую башку новыми веяниями. Теперь он думает, его желания — проявления воли Божьей. Ему достаточно чего-либо захотеть, чтобы решить — такова Божья воля. Ему не надо советоваться со священниками, епископами, даже с Папой. Каждая его прихоть — святая истина. Как может такой человек вернуться к своей жене?

Георг взглянул на меня — может, я чем помогу. Я подошла поближе.

— Он любит, чтобы вокруг него носились. Оглаживали его, обхаживали, говорили, какой он замечательный да расчудесный, доброта и ласка — вот что ему нужно.

Она на меня так посмотрела, будто я по-древнееврейски говорю:

— Я его возлюбленная, а не мамочка.

— Но ему теперь нужна мамочка. У него нога болит, ему кажется — он изношен и стареет. Он страшно боится старости, боится смерти. Язва на ноге воняет. Он в ужасе от того, что умрет, не оставив наследника. Все, что королю надо, немножечко ласки, пока нога не заживет. Джейн Сеймур — сама доброта и нежность, сладкая как сахар. Тебе надо ее перещеголять в доброте.

Анна молчала. Мы все знали: никто не сможет сравниться в сладости с Джейн, когда у той перед глазами маячит корона. Никому, даже Анне — всем известной мастерице в науке обольщения, — в этом Джейн не перещеголять. Краски сбежали с лица сестры, и на мгновенье сквозь бледность проступили жесткие черты нашей матушки.

— Боже, пусть она подавится своим сахарным сиропом, — мстительно прошипела Анна. — Если протянет руку к моей короне, а задницу к моему трону, ей не жить. Боже, как я мечтаю, чтобы она умерла молодой. Боже, пусть умрет родами, в тот самый момент, когда собирается подарить ему наследничка. И мальчишка пусть тоже помрет.

Георг напрягся, увидел в окно — охотники возвращаются в замок.

— Беги вниз, Мария, сообщи королю о моем прибытии. — Анна высвободилась из объятий брата.

Я сбежала по ступеням как раз в тот момент, когда король слезал с лошади. Заметила — лицо перекосилось от боли, когда ему пришлось опереться на мгновенье на больную ногу. Джейн прискакала следом, за ними целая толпа Сеймуров. Я оглянулась в поисках отца, матушки, дяди. Тащатся где-то позади, Сеймуры их совсем затмили.

— Ваше величество, — присела в реверансе. — Моя сестра, королева, прибыла в замок и надеется засвидетельствовать вашему величеству свое почтение.

Генрих взглянул на меня, физиономия мрачная, лоб сморщился — наверно, от боли, рот скривился.

— Передайте ей, я устал после охоты, увижу ее за обедом.

Он прошел мимо, ступая тяжело, прихрамывая, чтобы поменьше беспокоить больную ногу. Сэр Джон Сеймур помог дочери спешиться. Я заметила новый наряд для верховой езды, новую лошадь, бриллиант, посверкивающий на затянутой в перчатку ручке. Как же хочется сказать ей какую-нибудь гадость, пришлось даже язык прикусить, чтобы сладко улыбнуться мерзавке и отступить, пока папаша и братец ведут ее во дворец, в роскошные комнаты — покои королевской фаворитки.

Мои родители следуют за Сеймурами, теперь их место позади. Я жду, что они спросят, как Анна, но они проходят мимо, едва мне кивают.

— Она совсем поправилась, — говорю я матери, когда та рядом со мной.

— Отлично. — В голосе лед.

— Вы к ней не зайдете?

Лицо такое, будто я не о ее дочери говорю, словно и я и Анна не от нее родились.

— Я к ней зайду, когда ее посетит король.

Все понятно, у нас — Анны, Георга и меня — больше нет защитников.

Придворные дамы возвращаются в покои королевы подобно стае стервятников — не уверены, где пожива лучше. Я с горьким удовлетворением замечаю, что с возвращением Анны, такой уверенной в себе, произошел раскол в области моды на чепцы. Кое-кто из дам снова надел французские чепцы в форме полумесяца — их носит Анна. Другие остались в чепцах, которые предпочитает Джейн. Как же им всем хочется понять — где теперь быть, в парадных апартаментах королевы или там, где Сеймуры? Куда король придет? Что предпочтет? Мадж Шелтон продолжает носить плоеный чепец домиком. Пытается стать своей в кругу Сеймуров. Девчонка решила, что Анне уже не подняться.