Персия Вулли - Гвиневера. Осенняя легенда

Оскорбленная низостью его ответа, я набросилась на приемного сына и, не раздумывая, изо всех сил ударила по щеке. Оплеуха застала его врасплох. Он прижал ладонь к лицу и откинулся назад; моя рука болезненно пульсировала, но я смотрела на него с едва сдерживаемой яростью.

– Не вздумай никогда больше поносить подобной клеветой своего короля и Ланселота, – прошипела я, резко придвинувшись к его лицу.

От изумления его темные глаза расширились, но, когда он встретился со мной взглядом, сошлись в щелочки и лишь потом обрели привычное холодное выражение.

– Я это запомню, моя королева, – пробормотал он.

Слова Мордреда меня сильно разволновали, и я кинулась домой, ощущая дрожь во всем теле. То, что Ланс был моим личным защитником и самым близким из всех рыцарей, признано и принято всеми. Но после долгих лет, в течение которых мы так старательно и подчас не без труда избегали постели, было необыкновенно больно и одновременно смешно слышать, что Мордред использует наши добрые отношения, чтобы оскорбить Артура.

Я могла понять боль Мордреда и его гнев на отца, желание уязвить Артура. Но давать волю чувствам, бросая подобные обвинения, было опасно, и я Молилась, чтобы это больше никогда не повторилось – чтобы слух, распространяемый оркнейцами, не пошел дальше. Без сомнения, идею Мордреду подал Агравейн – гнусные намеки на бессилие Артура и обман со стороны Ланселота были в его духе. Я вздрагивала при мысли о том, что может сделать Ланс, узнай он о подобных слухах.

В тот же вечер в Карлайл приехали Гарет и бретонец. Они воспользовались долгими северными сумерками, чтобы больше часов провести в седле.

Оба вошли в главную комнату, где воины, собравшись группами, играли в шахматы, кости или слушали нескончаемые истории Иронсида. Агравейн поднял взгляд и равнодушно отвел глаза, явно не признав защитника королевы в человеке в черной рясе.

Казалось, жизнь в сельском заточении пошла на пользу Ланселоту: он почти восстановил вес, потерянный во время поисков грааля. И двигался свободнее, поэтому я решила, что он больше не носит свою власяницу. Но хотя он и был сдержан в проявлении горя, причина его приезда явно читалась на лице.

– Мы надеемся, что ты какое-то время побудешь с нами, – проговорил Артур и поспешно провел Ланса в помещение, которое мы использовали как кабинет – подальше от любопытных взглядов домашних.

В подтверждение слов мужа я согласно кивнула. Раньше Лансу нравилось проводить время с Борсом и Лионелем. Может быть, и теперь их общество поможет бретонцу справиться с горем.

– Больше всего мне хочется поговорить с Персивалем, – произнес Ланселот, и его голос прозвучал невыразительно и сдержанно. – Ведь он был там…

– Конечно. Мы приготовили тебе комнату, выходящую окнами в сад, – ответила я. Но Ланс, даже не взглянув, покачал головой.

– Я лучше переночую в амбаре. Не знаю, останусь я или уеду, но, если почувствую, что надо отправляться рано утром, не хочу, чтобы мой отъезд кого-нибудь побеспокоил.

Или не хочешь встречаться со мной. По тому, как он говорил и все время отводил глаза, я поняла, что Ланс намерен как можно дальше держаться от меня. То ли его измотало горе, то ли предостерегла церковь не принимать от меня утешений.

Вечер он провел с сыном Пеллинора, но когда утром на следующий день я вернулась с прогулки, то заметила, что Инвиктус по-прежнему в конюшне.

День становился жарким и душным, и Артур решил поохотиться у прохладного русла Идена.

– Наверное, поднимемся к Арматвейту, – сообщил он. – Говорят, там хорошо клюет хариус. Если не будет дождя, разобьем лагерь. «Старикам» полезно размяться на воздухе, – насмешливо добавил муж.

Мысль, что все, хотя этого никто и не замечал, так или иначе становились «стариками», казалась мне нелепой.

– Смотри только не подхвати летнюю простуду, – предупредила я и грустно рассмеялась, поняв, что говорю, совсем как ворчливая старуха.

– Ни в коем случае. – Артур сворачивал кожаный плащ и дополнительное одеяло, а когда сложил походную постель, неожиданно неловко замялся: – Сама будь осторожнее. – Он подошел и обнял меня.

Услышать это от него было так необычно, что я отстранилась и внимательно вгляделась ему в лицо, но кроме усталости не прочитала на нем ничего и, чтобы развеселить мужа, слегка ущипнула его за нос.

– Хорошо. А ты возвращайся с хорошей добычей.

И он уехал с половиной рыцарей. А я осталась копаться в саду, пока жара не загнала меня в дом. Потом я попросила Инид принести мне холодный обед. В сложившихся обстоятельствах я не хотела ни избегать, ни искать Ланселота, полагая, что, если бретонец пожелает встретиться со мной, он знает, где меня найти.

Наступил вечер – безветренный и душный, и даже птицы притихли в ивовых зарослях на берегу реки. Я сидела у открытого окна, за которым сгущались долгие сумерки, и вспоминала детство: буйную свободу в затерянных долинах и высоких горах озерного края; свою гордость, когда обнаружила, что Артур – человек, которого можно любить, и муж, которым стоит гордиться; боль утраты того единственного ребенка, которого я смогла зачать; и как Ланс днями сидел возле моей постели, когда я лежала в монастыре у Бригиты после того, как меня похитил Маэлгон. Нежный, любящий, преданный Ланс. Такой же, какой была я… после его схватки с медведем. Такой, какой мне следовало быть сейчас, когда он переживает смерть Галахада.

Внезапно мне вспомнились его планы на будущее с сыном, и я молча возмутилась несправедливостью судьбы. Пусть Ланселот хранит гнев внутри, свой я вознесла богам, желая, чтобы они признали нелепость содеянного.

В глубине сада появилась длинная темная фигура в монашеском одеянии. По берегу реки, в размышлениях или молитве склонив голову, брел Ланселот.

Машинально я подняла руку, намереваясь окликнуть его по имени, но в нерешительности не проронила ни звука. Когда-то Ланс приснился мне в одеждах святого человека. Тогда его облик мне не понравился, но сейчас я с сомнением смотрела на него. Христианство наполняло его жизнь, как ничто другое, он долго шел к нему и сознательно выбрал. Я могла бы побороться за его любовь с другой женщиной, но не с Богом.

Приветствие замерло на моих устах. Может быть, молитва даст ему лучшее утешение, чем я. А мне… по крайней мере, нужно уважать его выбор.

Со вздохом я отошла в глубь комнаты, надела самую прохладную из своих ночных рубашек и уселась расчесывать волосы. Когда с этим было покончено, спать еще не хотелось, и, сбросив с кровати одеяла, я накинула на себя одну легкую простыню и стала смотреть на звезды в проеме окна.

Небо наконец принялось темнеть. Скоро его украсят бриллианты, и на черном бархате вспыхнут сверкающие льдинки, музыку узора которых способны понять и воплотить в песнь одни лишь барды. В полудреме я смотрела на них, стараясь представить, что знают звезды о жизни и смерти и о любви.