Ширл Хенке - Упрямица

Он потерял счет дням. Окошко наверху было настолько густо зарешечено и вдобавок покрыто пылью, что солнце не проникало сквозь стекло.

Золотые часы он отдал стражнику, чтобы тот отправил весточку Мерседес. Дошло ли письмо до нее? И если дошло, каков будет ее отклик?

Доказывать арестовавшим его хуаристам, что он не Эль Диабло, кого они ищут, было бессмысленно. В его тайну посвящены лишь сам Хуарес, находящийся уже далеко, и бесцветный мистер Маккуин. Где эта бледная личность, обещавшая ему все блага рая после выполнения задания?

Ник потерял надежду на встречу с ним. Его, Ника, расстреляют и похоронят в безвестной могиле, а женщина, любимая им, проклянет его. И ребенок! Их дитя… Он полюбил его еще до рождения… Что будет с ним?

«Где же Маккуин? Я предсказывал Максимилиану Габсбургу расстрел, а сам скоро встану у стенки…»

Замок на двери, ржавый и мерзкий, как вся эта тюрьма, вдруг отомкнулся в неположенный час, и шуршание юбок заполнило камеру волшебным шумом.

– У тебя есть полчаса, потом я вернусь, – произнес стражник и запер дверь за собой.

Ник услышал, как Мерседес робко поблагодарила его, но он был не в силах поверить, что это не сон, что она здесь, с ним, в этом каземате.

– Ты не должна была приходить сюда, – сказал Ник.

– Почему? Раз ты здесь, то и я с тобой…

Ее такая красивая изящная рука вытянулась вперед во мраке и нежно тронула его лицо.

– Что они сделали с тобой?

Он зарос щетиной, исхудал, и огонек в его волчьих глазах померк.

«О Пресвятая Дева! Как ты могла позволить так поступить с ним?»

– Не приближайся ко мне, – остановил ее Ник. – От меня дурно пахнет. Я не мылся несколько недель.

– Ты говоришь глупости, – сказала она, и слезы потекли по ее лицу. – Хоть ты грязный, хоть чистый – мне все равно, главное, что ты жив…

– Где Маккуин? – с нетерпением спросил Ник.

– Не знаю… И никто не знает.

– О Боже! – Он осторожно коснулся пальцами ее округленного живота. – Ты носишь ребенка, а сколько всего выпало на твою долю!

– Ты скоро подержишь его на руках… – Мерседес пыталась улыбнуться, но ей не очень это удалось. Она лишь надеялась, что из-за царящего полумрака он не увидит ее жалкую гримасу.

Ника осенила догадка:

– Ты виделась с Лусеро?

– Да… Он месяц провел в Гран-Сангре. – Мерседес сама предварила его следующий вопрос: – Я не позволила ему даже коснуться меня!

– Так ты теперь знаешь всю правду обо мне?

– Конечно! И я люблю тебя, Ник! И все в доме ждут твоего возвращения… Когда я тебя освобожу, – добавила она.

– Не очень-то надейся на это. Им так хочется меня расстрелять. У них еще остались пули, и их некуда потратить. Таковы законы гражданской войны! Если даже власти в Дуранго поверят тебе, что маловероятно, кем ты предстанешь в глазах всех соседей – греховной женой, зачавшей незаконного ребенка от безродного бродяги?

– Замолчи, прошу тебя…

Ее мягкие губы поцеловали его разгневанные глаза и заставили сомкнуть ресницы.

– Ничто не остановит меня, Ник! Мой любимый! Муж мой! Я встречусь с местным комендантом и признаюсь во всем…

Стражник отомкнул запоры, вывел женщину прочь и вновь лязгнул ключом, оставив Ника дожидаться своей участи.

Полковник Моралес принял Мерседес в своем кабинете, мало чем отличающемся от тюремной камеры, где был заточен Ник. Вероятно, подражая аскетичному в быту Хуаресу, он подчеркивал этим приверженность своему президенту.

– Сожалею, что мы встретились по такому печальному поводу, сеньора Альварадо. От меня в этом деле ничего не зависит. Трибунал решит – жить ли Лусеро Альварадо или умереть.

– Но вы ошибаетесь – ваш заключенный не Лусеро Альварадо! Его имя Николас Форчун. Он американец, а не Эль Диабло, за которым вы охотитесь.

Моралес посмотрел на нее с таким изумлением, словно увидел, что у женщины, стоящей перед ним, внезапно выросла вторая голова.

– Я понимаю, что для леди в вашем положении…

– Мое положение тут ни при чем! Я не безумна и не сочиняю нелепые истории, дабы спасти от казни отца своего ребенка. Я говорю правду, – заявила Мерседес, стараясь казаться спокойной и уверенной в себе.

– Вы сказали… – Его взгляд невольно обратился на ее выпуклый живот. Смутившись, полковник Моралес поторопился поднять голову. – Простите, но как я должен вас понимать…

– Именно так, как вы поняли, комендант. Николас Форчун – отец моего ребенка, но не мой супруг. Он и Лусеро – сводные братья, и оба удивительно похожи на своего общего родителя, покойного дона Ансельмо.

Моралес принялся нервно перебирать бумаги, разложенные на столе, чтобы хоть как-то скрыть свою растерянность.

– Даже если это все правда, во что трудно поверить, я не имею власти освободить его.

– Когда состоится трибунал?

Он повертел шеей в тесном воротнике голубого мундира. Ему явно не хватало воздуха.

– Завтра в десять.

– Я буду там ровно в десять.

Мерседес встала и вежливо поклонилась.

Офицер вскочил, обогнул стол, распахнул перед ней дверь.

Моралес в свою очередь отвесил ей глубокий поклон, но предупредил:

– Сомневаюсь, что ваше присутствие повлияет на решение суда. У сеньора Альварадо есть несколько свидетелей его зверств. Одна из них… молодая женщина, изнасилованная Эль Диабло.

Мерседес побледнела, но упрямо вскинула подбородок.

– Тогда, вероятно, она не видела шрам, который есть у Ника на левой щеке. У Лусеро нет подобной метки.

Она знала, что комендант не поверил ей. О Господь и все святые на небесах, неужели трибунал будет так же глух и слеп? Но ведь и многие люди в Гран-Сангре поддались обману и не обратили внимания на отсутствие шрама на щеке, когда вернулся Лусеро.

«Люди видят то, что хотят видеть!» – повторила она в уме фразу, брошенную Лусеро.

На рассвете Николаса разбудил лязг отпираемых замков. Он приподнялся, еще не придя в себя от кошмарных снов, мучивших его всю ночь.

Мерседес вошла в камеру бодрым шагом в сопровождении полного лысого человечка с кожаным саквояжем и солдата, согнувшегося под тяжестью железной ванны, которую тут же, избавляясь от ноши с радостью, опустил с грохотом на каменный осклизлый пол.

– Какого дьявола… – Ник в изумлении протирал глаза. – Что происходит?

– Я нашла это в тюрьме. В нее складывали крупу. Я подкупила здешнего повара, и он согласился одолжить ее на время, чтобы ты привел себя в порядок, прежде чем явиться на суд.

Мерседес сделала кому-то знак, и из-за ее спины появился другой солдат с ведрами горячей воды. Опорожнив их в ванну, он тут же отправился за новой порцией, а лысый человечек достал из саквояжа свои инструменты – парикмахерские ножницы, помазок и бритву.

Глаза Мерседес встретились с глазами Ника. Им обоим вспомнилось, как однажды она брила его в ванной каморке в Гран-Сангре, и еще кое-что всплыло в памяти…