Ширл Хенке - Упрямица

Теперь в свою очередь покраснела Мерседес.

– Нет… то есть да, конечно, я хочу иметь детей, но это не имеет отношения к воспитанию Розалии.

– Я понимаю, что супруг ваш несет ответственность за судьбу ребенка, но ему следовало бы поместить девочку в приличную обитель, а не привозить в Гран-Сангре. Выставлять напоказ свидетельство супружеской неверности непристойно. Это болезненно ранит чувства его матери, служит напоминанием о греховных похождениях ее покойного супруга.

– Розалия – лишь маленькая девочка, а не напоминание о чужих грехах, – горячо возразила Мерседес. – Донье Софии она приходится внучкой.

Падре затряс головой. На этот раз не как упрямо отстаивающий свои позиции фанатичный проповедник, а как просто старый человек, озадаченный нелегкой проблемой.

– Да, да… я думал об этом… молил Господа подсказать мне решение. Донья София осознает ответственность семьи Альварадо перед ребенком… но ведь мать девочки… полукровка.

– Разве это что-то меняет? Как бы то ни было, это не отрицает того, что Розалия – дочь Лусеро! – наступала на священника Мерседес.

Он вздохнул:

– Да, конечно. Я старался убедить донью Софию принять это как непреложный факт, но сын ее и супруг многое в свое время сделали для того, чтобы душа доньи Софии ожесточилась, а характер стал непреклонным. Ей трудно примириться с тем, что незаконный ребенок делит с ней кров. Она стара и привержена традициям.

– А вы, падре? Вы тоже не склонны к переменам? – допытывалась она, видя, что он колеблется. – Или вы тоже стары и зачерствели?

«Пусть катится ко всем чертям донья София, старая лицемерка!»

– Да, я старик, – слегка смягчился он, соглашаясь. – Я прожил долгую жизнь в заботах о духовном благополучии двух благороднейших фамилий Мексики – Обрегон и Альварадо. Теперь близится время, когда мне следует обратить свое внимание на молодое поколение. Стараясь по мере сил облегчить душевные страдания доньи Софии, я многое упустил и не стал истинным духовным наставником для вас, коим должен был быть.

– Мне уже не нужен наставник, – сказала Мерседес, удивленная поздним прозрением старика. – Я забочусь о Розалии.

Он выглядел озадаченным:

– Но ведь она, несомненно, приняла Святое крещение в монастыре!

– Да, конечно. Речь идет о том, чтобы вы научили ее читать и писать. Я знаю, что у Лусеро были специальные учителя, но мы не можем пока себе позволить нанять их для Розалии.

Он в раздумье взглянул в окошко на бескрайние пространства, где сейчас находился Лусеро.

– Вы обсуждали это с вашим супругом?

– Нет, но я уверена, что он согласится.

– Не хочу, чтобы меня сочли бессердечным, но он совершил ошибку, оставив девочку в Гран-Сангре. Гасиендадо никогда не примут ее за свою. Если она получит образование и ее воспитают как креолку, что с ней будет, когда она достигнет брачного возраста?

Тревога старика выглядела вполне искренней.

Мерседес ничего не могла противопоставить его логичным прогнозам, так как знала, что он прав. Но ей по-прежнему не давал покоя голосок одинокой девочки: «Я только хочу научиться читать»…

– Пока она будет расти, мы как-нибудь разберемся в ситуации. Лусеро предпочел взять ее в свой дом, попросил называть его «папой». Ей будет позволено со временем пользоваться всеми преимуществами, которые дает человеку принадлежность к семье Альварадо, – вступила в спор со священником Мерседес.

– У нее не будет этих преимуществ, – мягко напомнил он ей.

– Я слышала, что есть закон, разрешающий отцу дать свою фамилию внебрачному ребенку, – с надеждой в голосе настаивала Мерседес.

– В случае, если нет законных наследников мужского пола… но для девочки… это было почти невозможно даже в обычные времена, а время, в котором мы с вами живем, донья Мерседес, не назовешь обычным.

Испугавшись, что разговор затянулся и уводит ее от цели прихода к падре, она прямиком спросила:

– Вы согласны заниматься с ней?

Его плечи поникли.

– Приводите ко мне Розалию утром, как только она позавтракает, и мы начнем. Молю Бога, что она окажется более податливой ученицей, чем ее папаша.

Мерседес праздновала победу.

Все последующие дни Мерседес проводила в полях. Лупе водила Розалию на уроки к отцу Сальвадору. В полдень Мерседес заезжала домой для краткой трапезы, а после забирала Розалию с собой на берег реки, где пеоны воплощали в жизнь, с мотыгами и лопатами в руках, ее грандиозный замысел по орошению посевов в Гран-Сангре. Постоянный товарищ девочки по играм, пес Буффон, начал поглядывать на Мерседес с ревностью.

– Когда вернется мой папа? Он сказал Ангелине, что сегодня, а его до сих пор нет, – волновалась Розалия.

– Когда вакеро уезжают так далеко, никто не знает, когда они вернутся. Запомни, Гран-Сангре занимает площадь в четыре миллиона акров.

Глаза девочки расширились. Она попыталась представить себе, что это значит, но не смогла. Поэтому она вернулась к прежнему разговору.

– Я очень скучаю по нему. Вы тоже?

Мерседес поспешно оглянулась – не слышит ли кто-нибудь, о чем они говорят. Разумеется, она не могла никому признаться, что почти потеряла сон и аппетит из-за долгого отсутствия Лусеро. Впрочем, с его возвращением в жизни Мерседес ничего бы не изменилось. Он вряд ли позовет ее снова в свою постель и, конечно, будет ждать от нее первого шага. В конце концов, она обязана исполнить свой долг перед славным семейством. Альварадо должны получить наследника.

До нее доходили рассказы вакеро о бессчетных часах, которые проводил он в седле, о том, как он исхудал и устал. Она как бы сама видела кровоточащие следы грубых веревок на его содранных ладонях, царапины и синяки на лице, припорошенном серо-желтой пылью. Найти и заарканить одичавший рогатый скот на бескрайних просторах, собрать его в стада и загнать в узкие ущелья было делом адской трудности. Но если его планы увенчаются успехом, гасиенда умножит во много раз поголовье скота и табуны верховых лошадей, что составляло когда-то основу богатства Гран-Сангре.

Если б ее собственный проект удался хотя бы наполовину! В дурном настроении обследовала она оросительную канаву. Изможденные жарой работники прокопали только тридцать ярдов за последние несколько дней, и это стоило им нечеловеческого труда. Жара высасывала все жизненные соки из людей, пересохшая почва затвердела, но все-таки желание продолжать работу у пеонов не пропало.

Они продвинулись бы гораздо дальше, если б не гигантские кактусы, росшие в единственной низкой ложбине в холмистой гряде, разделяющей речное русло и засеянные поля. Утыканные колючками, мясистые, на удивление жесткие стволы и мощные, разветвленные корневые системы рассекались ударами мачете. После многочасовых сражений тела пеонов покрывались порезами и ссадинами. На запах крови слетались полчища мух. В таком жарком климате постоянно существовала опасность эпидемии.