Валери Кинг - Капризная вдова

– Брэндиш? Которого называют Король? – наконец сказала она, одной рукой берясь за плечо Генриетты, а вторую в волнении прижимая к груди. – Впрочем, что я говорю, наверняка это тот самый Брэндиш, племянник той женщины. Что ему понадобилось у нас? А-а, должно быть, он как-то увидел мою прелестную дочь Энджел, узнал ее имя и адрес и вот теперь примчался за ней, как на крыльях! О, моя дорогая Генри, мы спасены! Он женится на Энджел! Поистине, судьба нам благоволит!

Изумленная силой воображения матери и живостью, с которой она придумала целую историю, объяснившую неожиданное появление молодого человека в Раскидистых Дубах, Генриетта улыбнулась и покачала головой.

– Боюсь, ты ошиблась, мама, – он приехал повидаться с Бетси. Видишь ли, сегодня днем мы с ней и Шарлоттой повстречали мистера Брэндиша на дороге, и он был так очарован твоей младшей дочерью, что решил ее навестить. К сожалению, она слишком молода для брака.

– Но это же прекрасно! – воскликнула миссис Литон, нисколько не обескураженная тем, что ее первоначальные предположения оказались ошибочными. – Пусть Бетси пошлет ему приглашение у нас отобедать, он встретится с Энджел, а там все пойдет как по маслу!

– Мне жаль тебя разочаровывать, мама, но мистер Брэндиш заезжал попрощаться. Завтра утром он уезжает в Лондон, и мы никогда его больше не увидим.

Все воодушевление миссис Литон мгновенно испарилось. Она удрученно вздохнула, потом наклонилась к Генриетте.

– Я только не понимаю, – сказала она со страдальческой гримасой, – почему все мои дочери, такие красивые и умные, все еще не замужем!

Она отвернулась и, тяжело ступая, двинулась наверх.

Генриетта же будто приросла к месту – ей внезапно открылось, как она виновата перед матерью. Миссис Литон, конечно, не предполагала, что ее слова могут ранить дочь, но в них была правда, жестоко уязвившая молодую женщину. «Это я должна была удачно выйти замуж, – думала с горечью Генриетта, в отчаянии сцепив руки, – я должна была разделить бремя ответственности, которое моя бедная мама вынуждена нести все это время на своих слабых плечах».

Вдруг ей пришел на ум собственный план восстановления пошатнувшегося положения семьи.

– Мама, подожди, я хочу тебе кое-что рассказать! – воскликнула она и бросилась вслед за матерью.

В комнате миссис Литон она вкратце изложила свой план, особенно напирая на то, что Энджел уже согласилась принять в нем участие.

Когда Генриетта закончила, миссис Литон нахмурилась.

– Я, конечно, полностью одобряю твой план, Генри, потому что и сама задумала нечто подобное, но с чего ты взяла, что для его осуществления нам придется продавать драгоценности и, сократив расходы, жить относительно скромно? Вот увидишь, когда мистер Хантспил приедет…

– Не придавай значения этой части плана, – быстро сказала Генриетта. – Я предложила ее на случай, если мистер Хантспил окажется не таким щедрым, как ты надеешься.

Миссис Литон приготовилась уже снова броситься на его защиту, но Генриетта шутливо подняла руки и рассмеялась.

– Сдаюсь, сдаюсь и обещаю больше никогда не говорить о нем плохо! – воскликнула она. – Отныне он будет для меня образцом щедрости и благородства!

– И правильно, милочка, ты не должна терять веру в людскую добродетель!

После ужина все семейство вновь собралось перед жарко горящим камином в маленькой уютной гостиной. Как и утром, Шарлотта взяла в руки моток янтарно-желтой пряжи, а миссис Литон принялась сматывать его в клубок. Энджел играла на арфе, Генриетта начала читать вслух «L'Аllеgrо» Мильтона, а Бетси села рядом, прижавшись к ее плечу. Внезапно к миссис Литон подошла Арабелла. Глаза ее были полны слез. Генриетта умолкла.

– Почему ты остановилась, продолжай! – воскликнула Бетси, но старшая сестра шикнула на нее.

– Мама, – начала Арабелла таким напряженным голосом, что даже Энджел, осознав важность момента, перестала играть. – Сегодня на твое имя пришло письмо от мистера Хантспила. Он и мне написал, подробно объяснив причины своего решения. Боюсь, у него для нас недобрые вести.

Это сообщение всех ошеломило. Бетси выпрямилась, Шарлотта нервно поправила на носу очки, а Энджел водрузила свою арфу обратно на подставку. У Генриетты похолодело в груди.

Мать семейства взяла протянутый Арабеллой конверт и, торопливо сломав сургучную печать, принялась за письмо. По мере чтения лицо ее все больше и больше мрачнело.

– Не может быть! – вскричала она. – Он… он хочет, чтобы мы выехали из Раскидистых Дубов к концу месяца! У нас осталось только три недели!

В свой последний вечер в Бродхорн-холле Брэндиш, небрежно развалясь на атласном сиденье изысканного позолоченного стула, слушал Фанни Маршфилд. Она стояла возле рояля из красного дерева и пела красивую, с замысловатыми фиоритурами арию, изящно взмахивая руками и по очереди обращая улыбающееся лицо к своим немногочисленным слушателям. Одетая по последней моде в белое муслиновое платье с высокой присборенной талией и не очень длинным шлейфом, в высоких белых перчатках, доходивших почти до пышных рукавов фонариком, с ниткой жемчуга на грациозной шее, она была обворожительна. На вид не старше Генриетты, и тоже уже вдова.

Брэндиш пристально разглядывал Фанни, пытаясь понять, почему эта признанная красавица с золотисто-каштановыми волосами и большими карими, с поволокой, глазами навевает на него такую безысходную скуку. Красота вкупе с безупречными манерами и прекрасным воспитанием, которое чувствовалось в каждом ее жесте, создали Фанни репутацию совершенно исключительной молодой леди. Вдовство, похоже, ничуть на ней не отразилось. Возможно, именно в этом и загвоздка, подумал Брэндиш, устраиваясь на стуле поудобнее. Она овдовела всего восемнадцать месяцев назад, но в отличие от той молодой вдовы не выглядела особо несчастной. Впрочем, тут же отругал себя Брэндиш, глупо придираться к бедной Фанни, да и сравнение с Генриеттой совсем некстати.

Едва он подумал о ней, как его сердце переполнилось смешанным чувством радости и сожаления. Если бы она знала, каких усилий ему стоило от нее уйти, какое бешеное желание переполняло каждую клеточку его тела! Она была права, между ними действительно протянулась какая-то таинственная нить. Как и Генриетте, ему не хотелось называть свое чувство любовью.

Но если это не любовь, то что же тогда? Никогда еще поцелуи не доставляли ему такого острого наслаждения. Брэндиш попытался понять, что все-таки произошло между ним и Генриеттой, но не смог и, досадуя на себя, стал вновь слушать Фанни.

Новую строфу она пропела, с улыбкой глядя на него. Из вежливости он улыбнулся в ответ, однако когда Фанни, перейдя к следующей строфе, обратила свой взор на его отца, лорда Эннерсли, он почувствовал облегчение.