Елена Арсеньева - Царственная блудница

– Ваше высочество, довольно уже прятать голову как курица под крыло!

Арман Лесток, лекарь и доверенное лицо царевны Елизаветы, срывался редко, но коли такое уж происходило, начисто забывал о приличиях. Впрочем, если в любую другую минуту он спохватился бы и прикусил язык, то сейчас продолжал являть собой Зевса-Громовержца в припадке гнева.

– Я не под крыло прячу, я под подушку, – послышался жалобный голос, и из вороха пуховиков, перин, ватных одеял, нагроможденных на широкой и высокой кровати, высунулась растрепанная рыжая голова. – А если ты меня еще раз курицей назовешь, то и сам с головой простишься.

– Первое дело, ваше высочество, – высокомерно (впрочем, уже тоном ниже) промолвил Лесток, – я вас курицей не называл, а только с оной сравнивал. А второе – я был бы счастлив отправиться на плаху по повелению вашего величества , – он выделил голосом эти два слова, – но... но...

– Лучше помолчи, – мрачно проговорила рыжеволосая женщина, отирая заплаканные глаза. – Договоришься мне! Знаю, что ты хочешь сказать!

Лесток зыркнул на нее из-под насупленных бровей злыми глазами и... проглотил то, что так и рвалось с языка. А рвалась с него русская пословица: «Бодливой корове бог рогов не дает!»

Бывало, Анна Иоанновна, большая любительница карточных игр и пасьянсов, нарочно их раскидывала, приговаривая:

– За кого Елисаветке замуж идти, за валета или за короля? Нет, за короля ей больно хорошо будет, с нее и валета довольнехонько. Ой, пошли, Господи, для Елисаветки какого ни на есть захудаленького герцога из Неметчины или Дании! Да позахудалей, победней, поуродливей! Самого жалконького!

Господь, однако, свой слух от сих пожеланий отвращал. Ни жалконького, ни богатейшего герцога во исполнение планов Анны Иоанновны он не посылал.

Не то чтобы императрица была так уж обуреваема извечно свойственной каждой женщине склонностью податься в свахи и устроить чужую судьбу. Нет! Слишком опасна оказалась эта пышногрудая синеглазая попрыгунья! Опасна для мужчин, которые едва сдерживались (а иные даже и не сдерживались вовсе), чтобы не протянуть дрожащие от нетерпения руки к ее гибкому и полному стану, к этим самым грудям, которые так и выпрыгивали из корсета... Опасна для женщин, у которых она отбивала любовников не глядя, даже не прилагая к этому никаких усилий: просто сверкнет шалым синим оком – и готово, был твой кавалер, а стал обожатель Елисаветкин!..

Но пуще всего она оказалась опасна тем, кто восседал на русском престоле. Ибо так складывались после смерти Петра Первого обстоятельства, что непременно находился там какой ни на есть случайный человек. Ну ладно, Екатерина Алексеевна (Марта Скавронская тож), вдова Петра, она была хотя бы родной Елисаветкиной матушкой и если не оставила младшей дочери трона, то лишь потому, что в ту пору Лизка была еще сущей девчонкою, это раз, а главное дело, что светлейший князь Александр Данилович Меншиков (ну да, тот самый Алексашка, некогда торговец пирогами) с пеной у рта просил у умирающей императрицы (это мягко говоря – просил, на самом-то деле на хрип давил!) за внука Петра Великого и сына несчастного царевича Алексея. Звали малого тоже Петром Алексеевичем, а интерес в нем для генералиссимуса Алексашки (мальчик-царевич почтительно звал его батюшкой) состоял в том, чтобы пристроить за Петрушку свою старшую дочь Марью, которую за красоту прозвали «мраморной статуей». И добился же проныра-светлейший подписи умирающей императрицы на именно таком завещании! Другое дело, что это не принесло ему счастья, и прекрасной Марье не принесло: сплавил их едва подросший жених в Березов, в Тобольскую губернию, гнусу на прокорм, – оттуда ни дочь, ни отец не воротились.

На некоторое время судьба вроде бы улыбнулась Елисаветке, потому что юный император Петруша в тетушку свою влюбился почти до самозабвения... однако вот именно – всего лишь почти! Слишком ревнив и самодурен оказался мальчишка, а тут еще подсуетился Алексей Григорьевич Долгорукий, сменивший Меншикова в качестве «батюшки» Петра, и подсунул ему свою дочь Екатерину... Уже была объявлена свадьба и принесены поздравления, уже Елисавет, смирив гордость и гордыню, приседала перед будущей императрицею с потупленными глазами и чуть ли не ручку ей целовала, как вмешалась судьба, перетасовав все карты, которые сдала сначала участникам этой игры. Петр в одночасье умер, а всех Долгоруких, а средь прочих и государеву невесту Екатерину, новая царица Анна Иоанновна спровадила в ссылку или в тюрьму, где они и сгинули, кто надолго, кто и вовсе навеки.

И вот тут-то начались для Елисавет самые большие страхи, потому что Анна Иоанновна в племяннице видела главную угрозу своему благополучию как женщины – и как императрицы. Ее фаворит Бирон увлечен был рыжей царевной, посещал ее... якобы для того, чтобы за ней приглядывать: а не замышляет ли чего недоброго против правительницы?

Иногда государыня Анна Иоанновна возносила молитвы совершенно иного свойства.

– Господи, – твердила она, – окажи свою милость, вовлеки Елисаветку во грех, внуши ей злоумышление противу престола! Ведь тогда ее запросто можно сослать куда Макар телят не гонял! Ведь отправился туда по моему повелению ее не в меру заносчивый любовник Алексей Шубин. Уж слишком хорошо этот офицеришка помнил, что Елисаветка носит отчество Петровна и в ней, так сказать, горит искра Петра Великого! Слово-то какое! – сердито плевалась Анна Иоанновна и продолжала мечтать: – Или в монастырь бы ее!..

И все же Анна Иоанновна пока не поймала Бирона на горячем, к тому же Елисавет так старательно притворялась, будто она тише воды и ниже травы, что и сама в это поверила.

И горазда была на оправдания, ну дальше некуда! Вот совсем недавно нашли у регента ее хора, Ивана Петрова, загадочные и опасные бумаги: письмо о возведении на престол российской державы (кого – не указывалось) и отрывок какой-то пьесы о принцессе Лавре. Подвергнутый допросу регент уверял, что первая бумага – текст концерта, который исполнялся в день тезоименитства Анны Иоанновны, а пьеса (она была написана на украинском языке) предназначалась для домашней постановки.