Джулия Гарвуд - Три розы

— Ну и что, ты переспала с Уэнделлом?

— Разумеется. Его жена тоже поняла меня. Арабские скакуны твои. Их нельзя разделить. Паркер уже продал тебе Пегаса. Кроме того, мне их негде держать.

— Да тебе принадлежит половина Монтаны! — напомнил он ей.

— Половина Монтаны принадлежит приюту. Сестры с детьми переедут в большой дом Пэдди. Им хватит денег от доходов с аренды пастбищ. Я взяла с сестер обещание назвать их новый дом Пэдди-Плэйс. Сначала они хотели назвать его Сент-Патрик-Плэйс, но я настояла на своем.

— Ты все отдала? А как же твой сын? Как же ты?

— У нас все будет в полном порядке. Я собираюсь преподавать в школе, мне хватит денег на двоих.

— Изабель, я хочу тебя поцеловать.

— Нет, — сказала она, — я еще не закончила свою обвинительную речь. Я поняла, что обязана и твоим братьям. Они мне очень помогли, и, как ты догадываешься, в благодарность я должна переспать с каждым из них. Это будет честно. А когда я это сделаю, застрелю тебя за упрямство и уеду.

Изабель положила ружье на землю и повернулась, чтобы уйти.

— Коул, можешь уделить мне несколько минут? — томным голосом попросила она и покосилась на Дугласа.

Дуглас рассмеялся, схватил ее за руку и притянул к себе.

— Я люблю тебя, Изабель. Я любил тебя тогда, я люблю тебя сейчас и буду любить до конца своих дней. Мы — как твои арабские скакуны, моя родная. Нас нельзя разлучить. Я чувствовал себя таким несчастным без тебя и Паркера! Я хочу любить тебя всегда, я хочу быть единственным человеком, которому ты обязана! Дорогая, любимая моя, не плачь. Я собирался поехать за тобой. Я не мог больше бороться с собой. Быть вдали от тебя и Паркера — безумие, и я…

— На этот раз я уезжаю от тебя.

Он крепко обнял ее, наклонился и поцеловал.

— Нет, ты не уедешь. Мы принадлежим друг другу.

Она обняла его, позволила ему снова поцеловать себя.

— Ты больше не будешь таким дураком?

Дуглас снова рассмеялся.

— Не буду, — пообещал он.

— Мне надо вернуться в Суит-Крик. И тебе лучше поехать со мной. Если ты не поедешь, пеняй на себя. Ты будешь ухаживать за мной, ходить со мной на чаепития и танцы. И мне плевать, хочешь ты этого или нет.

— У меня есть идея получше. Выходи за меня замуж, дорогая…

Адам Клейборн сильно удивил все семейство, нежданно-негаданно явившись домой среди ночи на два дня раньше, чем его ждали.

Он не собирался возвращаться на ранчо до пятницы, но дела были закончены. Адам устал и, решив, что нечего томиться от безделья, отправился в Роуз-Хилл. Ему хотелось выспаться на чистых простынях и мягком матрасе.

Он знал, что дома все готово к празднику — в следующий уик-энд день рождения мамы Роуз, поэтому братья и сестра приехали пораньше, чтобы помочь. Большинство приглашенных на торжество жили в городке Блю-Белл, но человек двадцать или даже тридцать прибудут из весьма отдаленного от этих мест Хаммонда.

Адам устроил на ночлег своего коня и пошел на кухню, Чтобы выпить чего-нибудь холодного. Было уже очень поздно, и в доме стояла такая тишина, как в церкви в ночь на субботу. Он разулся в прихожей и, стараясь не шуметь, поднялся в спальню. Он не стал включать лампу — лунный свет, льющийся через открытое окно, позволял разглядеть очертания мебели в комнате.

Адам бросил рубашку на стул, широко раскинул руки, потянулся и зевнул. До чего же хорошо дома! Утомленный и полусонный, Адам опустился на широкую двуспальную кровать, чтобы снять носки, и едва не подскочил, почувствовав, что сел на что-то мягкое, теплое и благоуханное. Господи всемилостивый, женщина!

Она громко застонала. Он чертыхнулся.

Женевьев Перри моментально проснулась и широко открыла глаза. Сначала ей показалось, что прямо на нее рухнул дом, но мгновение спустя она разглядела Адама и начала судорожно отталкивать навалившееся на нее тело. Схватившись за простыню, девушка натянула ее до шеи, пытаясь отгородиться тонкой тканью от огромного мужчины, который в ту же секунду растянулся на полу.

— Что вы делаете? — прошептала она.

— Пытаюсь лечь на собственную кровать, — так же тихо прошептал он.

— Адам?

— Да, Адам. А вы кто?

Она спустила с кровати длинные стройные ноги и протянула ему руку:

— Меня зовут Жеиевьев. Очень приятно познакомиться. Ваша мама так много рассказывала о вас!

Адам ошалело вытаращил глаза. Он едва не расхохотался: такой нелепой была ситуация. Может, эта Женевьев не понимает, что почти раздета и что простыня — отнюдь не самое надежное укрытие.

— Буду счастлив пожать вашу руку — когда вы оденетесь, разумеется.

— О… Боже! — тихо вскрикнула Женевьев.

— Вы не против, если я зажгу свет? — ехидно спросил он.

— Нет-нет, не надо! — дрожащим голосом проговорила она. — Я не одета. Я в ночной рубашке. Вы должны выйти из моей комнаты, прежде чем кто-нибудь вас обнаружит. Если это случится… Господи, какой ужас!..

— Это моя комната, — напомнил Адам. — И говорите потише, если не собираетесь перебудить весь дом. Я не хочу, чтобы сюда сбежались мои братья и начали выяснять, что тут происходит.

— Я… я поняла.

— Отлично, Женевьев.

Он сидел, вытянув длинные йоги, положив руки на колени, и терпеливо ждал, когда девушка наконец объяснит, почему она оказалась в его кровати.

Глаза Женевьев вскоре привыкли к темноте, и она могла хорошенько рассмотреть мужчину, о котором мечтала последние два года. Боже, он просто великолепен! Она много раз рисовала в своем воображении его портрет, но реальность превзошла все ожидания. Черты его лица были совершенны. Оно могло бы служить моделью для древних статуй, которые она видела в музее у себя на родине. У Адама такой же широкий лоб, высокие скулы, безукоризненно прямой нос и четко очерченный рот. Глаза удивительного полуночного цвета придавали его лицу особую притягательность. Взгляд Адама сосредоточился на Женевьев, и она почувствовала, как по ее телу разливается тепло.

Она не могла отвести от него глаз. Адам оказался намного массивнее, чем она себе представляла, и еще более мускулистым. Он был поджарым, но на руках и груди бугрились мощные мышцы, что говорило о его недюжинной силе. Женевьев чувствовала его напряженность и настороженность и не сомневалась, что если бы он вдруг решил напасть на нее, то ей не поздоровится. От этой мысли ее бросило в дрожь. Раньше она даже не предполагала, что Адам Клейборн может быть опасен, и в своем воображении никогда не представляла его таким хмурым, каким увидела сейчас.

В старой ночной рубашке, с которой она никак не хотела расстаться, Женевьев вдруг почувствовала себя бедной родственницей, жалкой нищенкой и снова натянула простыню до самого подбородка.