Мэри Бэлоу - Запретные нарциссы

— Нет, — сказала она.

— Тогда я займу их чем-нибудь после обеда, — сказал он, слегка наклонившись к ней. — Возможно, картами, если они все играют, и схожу за вами.

Ее глаза расширились от изумления.

— Но почему? — спросила она. — Почему вы это делаете?

— Потому, что я не уверен, — сказал он, — что вы не желаете меня.

— Сколько существует способов сказать "нет"? — спросила она. — Я какой-нибудь пропустила?

— Когда я упомянул о ваших женских потребностях, — сказал он, — и о потребности в детях, в ваших глазах были слезы.

— Это из-за ветра, — подавленно солгала она. А она-то надеялась, что он не заметил те слезы.

— Я могу удовлетворить ваши потребности, — сказал он. — Однажды вы были вполне удовлетворены.

— О, как вы смеете, — она закрыла глаза.

— Я могу дать вам детей, — сказал он.

Она снова открыла глаза и посмотрела на него. И вспомнила то, о чем давно позабыла и мысли о чем отрицала сама перед собой даже в то время. Она вспомнила: пять лет назад, обнаружив, что у нее не будет от него ребенка, она вместе с облегчением, от которого ослабели колени, почувствовала странную, непостижимо острую боль разочарования.

— Что бы вы сделали, — спросил он, как будто прочитав ее мысли, — если бы оказались беременны? Вы обратились бы ко мне?

— Нет, — сказала она.

Нет, она бы не обратилась, твердо решила она. Но кто знает? Может быть, если бы у нее было собственное дитя, и выбор состоял между тем, чтобы оно родилось бастардом или получило его имя, она бы выбрала второе.

— Может быть был кто-нибудь ещё? — спросил он. — Какой-нибудь мужчина, проявляющий к вам интерес? Какой-нибудь мужчина, в котором вы были заинтересованы?

— Вас это не касается, — сказала она.

— Касается. — Его глаза прямо смотрели в ее глаза.

"Тетя Марта права", — не к месту подумала она. — "Его глаза совершенно синие".

— Вы не смогли бы выйти за него замуж, Кэтрин, не дав сначала трудного объяснения, и, возможно, в результате были бы отвергнуты. И я единственный был бы в этом виноват.

— Вы слишком преувеличиваете, — сказала она. — У меня нет никакого желания выходить замуж.

— Вы сказали, что у меня нет чувств, — сказал он. — О вас такого сказать нельзя. Ваши глаза намного выразительнее, чем вы желаете мне показать, я в этом нисколько не сомневаюсь. Ваш голос говорит мне, что вы счастливы тем, что есть. Но в ваших глазах — огромная печаль.

— Это потому, что вы приехали сюда и нарушили мой покой, — сказала она. — Потому, что вы вызвали воспоминания, которые я бы предпочла никогда не воскрешать.

— Я не верю тому, что вы говорите, — сказал он. — Я верю вашим глазам. Вы опускаете их слишком поздно. Пока ваши глаза не убедят меня, что вы не хотите ни меня, ни того, что я могу вам предложить, я буду жить в Ти Мауре, Кэтрин. Я буду встречать вас и разговаривать с вами так часто, насколько это возможно. И вы не сможете сбежать отсюда, не так ли? Вы здесь в пожизненном изгнании… если только не позволите мне увезти вас как свою невесту.

Она стояла с опущенным взором. И она вдруг задалась вопросом, почему просто не приняла его, почему она не приняла его пять лет назад, когда ее разум метался в ужасе от предстоящей порки в наказание, прежде всего, за отказ ему. Но она знала, почему она не приняла его. Она знала тогда, знала и теперь, хотя долгое время не осознавала этого.

— Приближаются ваши тетушки, — сказал он. — Вы придете на завтра на обед.

Это не было вопросом. Она не ответила.

А затем она ощутила шок, когда он взял ее правую руку в обе свои и поднес к губам, отодвинув ее кожаную перчатку так, что его губы коснулись голой кожи тыльной части руки. Было такое ощущение, словно желудок сделал полный кувырок, хотя из единственного опыта прошлого она знала, что на самом деле это не желудок, а лоно отозвалось на его прикосновение.

К ним подошли ее тети; тетя Марта выглядела как пресловутый кот, проглотивший канарейку, и даже тетя Хэтти казалась в высшей степени довольной. Маркиз старался им угодить и пригласил их на обед. Тети, конечно же, с готовностью приняли приглашение.

А затем он ушел. Ее тети воздерживались от выражения удовольствия по поводу приглашения и удовлетворительного продвижения ухаживания только до тех пор, пока все они не вошли в дом.

— Ладно, Кейт, — сказала тетя Хэтти. — Ты сказала ему, что скорее умрешь, чем выйдешь за него замуж, и все же этим утром он проводил тебя домой и стоял, разговаривая с тобой. Что ты теперь скажешь о постоянстве его чувств?

— И он поцеловал твою руку, дорогая, — добавила тетя Марта. — Я всегда считала, что нет более романтического жеста, чем когда джентльмен целует руку леди.

Кейт все еще ощущала отпечаток его губ на тыльной части руки, и желание пульсировало в глубине ее лона. Она не нашлась, что им ответить. Вместо этого она убежала наверх. Кажется, в последнее время она слишком часто предпочитает убегать наверх.

Он пригласил на обед преподобного и миссис Моррис, как и Ллевеллинов, и Притчардов со взрослым сыном, и мистера Дженкинса, недавно ушедшего с поста хормейстера в одном из Уэльсских соборов с труднопроизносимым названием. И, конечно же, были приглашены также мисс Уорсли.

С Кэтрин будет чётное число. Она придет. Он не сомневался, что она поверила ему, когда он пригрозил придти и привести ее, если она не появится.

Она одела ярко-розовое платье, которое он помнил. Он подумал, что она была бы очень уязвлена, если бы поняла это. Теперь оно было прискорбно немодным, но выглядело как новое. Он предположил, что за пять лет она надевала это платье не больше одного или двух раз. А, может быть, вообще ни разу до сегодняшнего вечера. Она сделала прическу выше, чем обычно, а двум прядям было позволено виться и свободно спадать от висков почти к плечам.

Кажется, все смотрели на нее, отдавая должное её красоте, включая мистера Дафидда Притчарда, годом или двумя моложе ее. Маркизу Эшендону захотелось ударить безобидного молодого человека кулаком в челюсть.

После обеда он организовал в гостиной два стола для карточной игры. К счастью, мисс Марта Уорсли и мистер Дженкинс глубоко погрузились в разговор о сравнительных достоинствах обученных певчих и непринужденном пении прихожан, а Кэтрин сидела, спокойно слушая. Маркизу не было нужды составлять третий стол.

— Я заметил клавесин в комнате ваших тетушек, мисс Бьюкенен, сказал он, остановившись рядом с ее стулом и чуть касаясь кончиками пальцев ее плеча, изо всех сил стараясь держать пальцы на шелке платья, а не на обнаженной коже близ него. — Вы играете?

Он знал, что она играет. Она была превосходной пианисткой, и у нее был приятный голос. Он постарался спросить в пределах слышимости ее тети так, чтобы она не смогла отрицать свое умение.