Патриция Гэфни - Тайный любовник

– Ты не видишь никаких положительных качеств у моего дяди, не так ли? Он всегда будет выглядеть в твоих глазах негодяем.

– Может быть. Всякий раз, как я начинаю забывать о том, что собой представляет твой дядя, вот это лучше всяких слов напоминает мне о его «Доброте». – Кон дотронулся до шрама на щеке и посмотрел на нее сверкающим взором. – Какие ни на есть, но это мои костюм и галстук, Софи, и если они смущают тебя, очень плохо.

Вечер после этого покатился под откос.

Софи ошиблась: не было ни перешептывания, ни удивленно поднятых бровей, как она ожидала, когда сообщила – не во всеуслышание, а приватно, каждому в отдельности, – о том, что ждет ребенка. Все, казалось, были искренне рады за нее, а если бы кто и таил в душе сомнения по поводу ее новости, болезненная чувствительность тут же предупредила бы ее, в этом она не сомневалась. Никто, даже Онория, не оказался столь бестактным, чтобы спросить, к какому сроку ожидается появление младенца на свет. Но если бы такое случилось, у нее наготове был ответ: в июне. Так что, когда ребенок родится в середине апреля, у нее будет основание объявить роды преждевременными и тем пресечь пересуды.

На «скромный ужин в тесном кругу» в доме Юстаса собралось шестнадцать человек. Среди приглашенных преобладали мужчины. Из чего вытекало, что, составляя список гостей, хозяин руководствовался политическими соображениями, и Софи начала подумывать, что Коннор был прав, когда говорил о цели вечера. Роберт Кродди привел с собой двух коллег по консервативному крылу, мистера Фолкнера и мистера Торнбулла, которые исполняли при нем ту же роль, что Иен при Конноре. Коннор оказался в меньшинстве: один против троих, даже четверых, учитывая дядю Юстаса. Тайный сговор?

Софи встречалась с Клайвом Ноултоном только однажды. Это было несколько лет назад, на балу, куда она была приглашена с отцом. Сейчас она сомневалась, что узнала бы Ноултона, случись им встретиться на улице, так разительно он переменился. Голова стала совсем белой, и сам он весь как-то усох, стал по крайней мере на два дюйма ниже ростом. Ей говорили, что он не болен, что так на нем сказалась потеря жены, умершей год или два назад. Ее чувствительное сердце преисполнилось сострадания к нему. Ноултон говорил мало, но внимательно прислушивался к разговорам вокруг, и она видела, сколь проницателен взгляд его печальных карих глаз за толстыми стеклами очков.

Онория усадила ее между Карноками, как можно дальше от Клайва Ноултона, и она, посмеиваясь в душе, подумала, что кузина находит ее чары опасными и потому помещает, так сказать, в карантин. Коннора же, наоборот, посадили напротив парламентария, и это подтверждало его слова, что тайная цель вечера – поставить его в затруднительное положение и тем уничтожить как конкурента. Ха, улыбнулась она про себя, они очень скоро поймут, что недооценивали Кона. Вот только… жаль, что он надел этот безвкусный галстук.

Обед был на высоте: восемь перемен, в том числе два вида супа, палтус под соусом из омара, бараньи отбивные, жаркое из барашка, паштет из мозгов со спаржей и горошком, гусята, салат с огурцами, садовым цикорием и анчоусами, сбитые сливки и мараскиновое желе, компот, каштаны и кофе. Коннор превосходно управлялся за столом (хотя разок оплошал: она увидела, как он режет рыбу ножом, но надеялась, что никто больше этого не заметил), что должно было бесконечно раздражать Онорию – Софи злорадно надеялась на это. Разговор за столом касался только местной политики и был общим и добродушным. Себастьян Верлен, лорд Мортон, делился планами об усовершенствованиях в своих домах, которые сдавал в аренду; Кристи Моррелл говорил о прекрасном урожае, собранном в этом году, часть которого распределялась среди бедняков. Когда разговор естественным образом коснулся налогов и низких расценок на руду, леди Мортон мягко перевела его в более безопасное русло. Софи послала ей благодарный взгляд. Рэйчел Верлен вдвойне была рада услышать о беременности Софи, потому что сама, как сообщила ей по секрету, ждала ребенка. Они с Себастьяном никому еще ничего не говорили, но как было устоять и не поделиться новостью с Софи. Рэйчел была красива, безмятежна, как Мадонна, и никогда еще не казалась Софи такой счастливой. Может, их дети родятся в одно время. Как это было бы чудесно. Они бы играли вместе, стали друзьями. Коннор обвинял ее в снобизме, но кому не будет приятно, если его ребенок подружится с сыном или дочерью графини?

Погрузившись в свои мысли, Софи не замечала, что происходит вокруг, и очень удивилась, когда Онория неожиданно поднялась и знаком показала дамам, что им пора удалиться. Если Коннор оказался прав, сейчас должно было начаться то, ради чего затевался этот ужин. Она ободряюще улыбнулась ему и, проходя позади его кресла, украдкой пожала ему плечо.

Коннор проводил взглядом последнее разноцветное платье, исчезнувшее за дверями столовой, вслушался, как затихают в глубине дома оживленные женские голоса. Слуга, встав за его креслом, налил портвейн в его бокал и предложил выбрать сигару из ящичка тикового дерева.

Когда всем разлили вино, Вэнстоун провозгласил:

– Джентльмены! – Мужчины последовали его примеру и подняли бокалы. – Предлагаю выпить за того, кто верой и правдой беззаветно служил нам двадцать семь лет, кого мы почитаем за мудрость и неподкупность. Мы благодарим вас и смиренно признаем, что человека таких высочайших достоинств больше не найти. Мы от всего сердца желаем вам заслуженного счастья и удовлетворения на новом поприще.

Со всех сторон раздалось: «Правильно! Хорошо сказано! Присоединяемся!» Мужчины осушили бокалы, и Клайв Ноултон ответил улыбкой, в которой были удовлетворение, грусть и врожденная скромность, последняя и принесла ему заслуженную любовь жителей округи.

– Речь! – выкрикнул Роберт Кродди. Ноултон бросил на него проницательный взгляд из-под седых бровей и коротко ответил:

– Спасибо, джентльмены. Я не буду произносить речей, а лишь хочу выразить благодарность хозяину дома и всем вам за теплые слова в мой адрес. – Он замолчал и взял сигару.

Лорд Мортон, которого Коннор как-то видел на празднике, но с которым не был знаком до сегодняшнего вечера, был больше похож на светского повесу, чем на графа. Чтобы разрядить атмосферу, он пошутил, что Ноултон единственный, насколько ему известно, член парламента, который не воспользовался возможностью произнести речь. Все с благодарностью откликнулись на эту шутку, весело рассмеявшись, и в столовой вновь воцарились непринужденность и доброжелательность.

Вэнстоун начал разговор о политике – о кризисе в Китае, о реформировании армии после Крымской войны. Постепенно разговор от глобальных тем перешел к делам домашним, более близким сердцу англичанина, и Фолкнер, один из политических консультантов Кродди, исподволь затронул вопрос об имущественном цензе для членов парламента. Атмосфера в столовой мгновенно изменилась, но столь незаметно, что Коннор сомневался, почувствовал ли это кто-нибудь, кроме него и Кродди с помощниками.