Патриция Гэфни - Тайный любовник

Софи клонило в сон. Слава богу, что существует сон. Он как платок, который можно накинуть на клетку с шумной, беспокойной птицей. Она закрыла глаза – неожиданно увидела лицо Коннора, его слезы. Ему повезло, он может плакать. Ей этого не дано. Надо быть живым внутри, чтобы плакать.

Софи приснились похороны. Она видела Кристи Моррелла, но кладбищем был розовый сад ее матери. Был поздний вечер. Люди, она всех их знала – Уильям Холиок, мисс Пайн и миссис Тороугуд, Трэнтер Фокс, – собрались у свежей могилы и молча плакали. Сама она и была там, и не была – то видела себя среди плачущих, то витала над ними, – свидетельница, но не участница похорон. Но чьи это были похороны? Она ощущала острый запах темной сырой земли. Кристи что-то достал из складок своей сутаны, маленькую, обитую бархатом удлиненную коробочку, похожую на футляр для драгоценностей. Какое-то мгновение Кристи держит коробочку на вытянутой ладони над могилой. Софи чувствует только нежную грусть, мягкую, почти утешную Потом Кристи отпускает коробочку, и, когда та медленно-медленно падает в глубокую черную яму, она вдруг понимает, что маленькая коробочка – это гробик ее дочери. О нет, кричит она, а чьи-то руки оттаскивают ее от скользкого края могилы. Волосы ее за что-то зацепились, но она не видит за что. Может, это Бэрди? И никак не повернуть голову, чтобы посмотреть назад.

Собравшиеся начинают бросать в могилу комья мокрой земли, и она кричит им: «Остановитесь, перестаньте, она же задохнется!» Но ее не слышат, и скоро яма оказывается полностью засыпанной, от нее не осталось и следа; все заросло травой. Ее охватывает паника. Она на четвереньках, плача и причитая, ищет могильный холмик в густой зеленой траве, призывает: «Помогите мне», а люди уходят все дальше, дальше. Она видит среди них Коннора. «Не уходи! Помоги мне! Кон!» Но он не видит ее, потому что глаза у него полны слез. Она идет за ним, пытается догнать, но он уходит все дальше, и, как она ни старается, расстояние между ними все увеличивается.

Открыв глаза, она не могла сказать, что было сном, а что – реальностью. Софи плакала во сне и продолжала плакать сейчас, и собственные горькие рыдания испугали ее своим отчаянием. Прежде она не могла выдавить из себя ни слезинки, теперь же не могла остановить их безудержный поток. Она плакала по дочери и мужу, по своей наивности – детской уверенности, что жизнь будет гладкой и счастливой, без горьких дней, как бесконечная череда радостных событий. Слезы душили ее; она никак не могла излить их до конца. Марис вбежала в комнату и обняла ее в ужасной тревоге. Софи хотела сказать, что не нуждается в помощи и в утешении, но не могла вымолвить ни слова. Ее слезы не были выражением страдания, достойного жалости, как думала Марис. Даже когда ее сотрясали мучительные рыдания, она чувствовала, как начинает успокаиваться ее душа, как слабеют тиски, сковывавшие все это время ее бедное сердце. Не значили ли эти беспрестанные слезы, что период засухи в душе кончился? Она могла бы скорбеть по потерянному ребенку до конца дней, но теперь она оживала, в кромешной тьме, окружавшей ее все эти долгие месяцы, наметился просвет, и появилась надежда на то, что – пусть и не в ближайшее время – иссохшая ее душа расцветет вновь.

После душевной бури она чувствовала себя расслабленной, усталой. Она забылась тяжелым сном без сновидений и проснулась, лишь когда Марис принесла кофе и известие, что ее дядя желает немедленно видеть ее.

– Зачем? – спросила она, ничего не соображая спросонья. Казалось, она проспала вечность.

– Не знаю, но он ужас какой нервный. Говорит, что хочет подняться и говорить с вами здесь.

– Здесь? – Она взглянула на свою помятую ночную рубашку, провела рукой по спутанным волосам. По крайней мере, хоть в комнате порядок, должно быть, пока она спала, Марис убрала осколки разбитой посуды.

– Хотите одеться и сойти вниз или мне привести его сюда?

Она глотнула горячего кофе, чтобы в голове прояснилось.

– Все равно. Пожалуй, веди его наверх. Что ему могло понадобиться?

Марис пожала плечами и протянула Софи бархатный халат.

– Наденьте-ка вот это, – предложила она, и Софи рассеянно поблагодарила ее, продевая руки в рукава. – Так-то лучше, – добродушно проворчала Марис. – Причесываться будете? Дать щетку?

– Нет, пошли его сюда. Если он говорит, что это важно, значит, что-то случилось на руднике.

Софи вылезла из постели, сунула ноги в домашние туфли. Занавеси на окнах были задернуты, но часы тикали и показывали верное время (наверное, Марис завела их и подвела стрелки), и она ахнула, увидев, что уже почти десять утра. Боже правый! Бросив тоскливый взгляд в зеркало, она ужаснулась своему виду. Но было слишком поздно об этом думать: не прошло и двух секунд, как в комнату ворвался дядя – багровый, с растрепанными волосами и таким тревожным лицом, какого она никогда у него не видела.

Заметив ее, он остановился как вкопанный.

– Господи, Софи! Что это с тобой?

– Да ничего, просто я только что встала. Что случилось? Что-то произошло на «Калиновом»?

Он повернулся, чтобы закрыть дверь.

– Да, тебя ограбили.

– Ограбили?!

– Кто-то этой ночью взломал сейф и забрал все деньги, предназначавшиеся для выплаты шахтерам, всего около двухсот фунтов. Грабитель нанес удар Эндрюсону по голове, и тот пролежал без сознания, пока его не обнаружила утренняя смена.

– Ох, он ранен?

– Нет, с ним все в порядке. Это он час назад прискакал ко мне и рассказал, что случилось.

– К вам? Но… почему не ко мне?

Дядя Юстас смущенно потер пальцем за ухом. Впервые с момента появления он заколебался.

– Эндрюсон говорит… – Юстас отвел глаза. – Прости, Софи, но Эндрюсон утверждает, что человек, который ударил его, – это твой муж.

– Что за нелепость! – засмеялась она.

– Я тоже так подумал, – кивнул Юстас с видимым облегчением, потому что самое худшее было сказано. – Но Эндрюсон стоит на своем. Божится, что это был Коннор, и никто не может его переубедить.

– Но такого просто не могло быть.

– Боюсь, это еще не все. Когда пришел Эндрюсон, у меня был Роберт Кродди – я пригласил его на деловой завтрак.

– О боже!..

Юстас мрачно кивнул.

– Я не знал, с чем явился Эндрюсон, и велел говорить при Роберте. Это была ошибка.

Она похолодела.

– И что сделал Роберт?

– Он настаивал, чтобы я немедленно распорядился арестовать Коннора. Я отговорил его, убедив, что пока нет достаточных доказательств. Но не мог остановить или помешать ему отправиться прямо к Клайву Ноултону с этим известием.

– Что?!

– Марис сказала мне, что Коннора нет дома и не было всю ночь. Где он? – Она смотрела на дядю широко раскрытыми глазами. В голове у нее все перемешалось. – Скажи мне. Разве ты не понимаешь, что мы должны предупредить его. Кродди хочет уничтожить Коннора. Где он?