Лаура Гурк - Тайные желания джентльмена

Она пробормотала подходящий ответ, но, хотя вежливый разговор о погоде был тем, что принято в данных обстоятельствах, она была слегка разочарована. Этот человек подарил ей самый страстный, самый романтический поцелуй за всю ее жизнь, а когда она увидела его в следующий раз, они говорят о погоде. Она почувствовала себя униженной.

Они говорили о погоде. Великолепно. Приятная, безопасная тема. Филипп почувствовал, как овладевшее им напряжение мало-помалу отпускает его. Такие разговоры, даже если они ведутся с ней, едва ли могут возбуждать.

- Хороший ветер. - Он почувствовал себя обязанным добавить: - Очищает воздух.

- Это правда, - согласилась она, - воздух в Лондоне обычно отвратителен.

Оба снова замолчали, и стало ясно, что требуется другая нейтральная тема разговора. Но пока он пытался придумать новую тему, ветерок донес до него ее запах - запах ванили и корицы, преследовавший его уже много дней. «Боже милосердный, - в каком-то отчаянии думал он, - почему эта женщина всегда пахнет как десерт?» Он почувствовал, что его самоконтроль готов сдать позиции. Усилием воли он постарался восстановить его. - Подготовка к балу идет полным ходом? - поинтересовался он.

- О да. В данный момент мы, конечно, завалены работой, однако все идет гладко.

- Отлично. Больше не было никаких неприятностей с третьей духовкой? - спросил он и, когда она покачала головой, добавил: - Жаль.

- Это почему же?

- Эти маленькие шоколадные штучки с мятой были необычайно вкусны.

Она повернула голову, и ее улыбка поразила его как удар. Он втянул в себя воздух сквозь стиснутые зубы. Духовка, напомнил он себе. Они говорили о духовке. Он заставил себя вновь заговорить:

- Не хотите ли, чтобы я заменил ее? Я имею в виду духовку? Если пожелаете, я ее заменю.

Она на мгновение задумалась над его предложением, потом сказала:

- Спасибо, но мне кажется, что в этом нет необходимости. Я даже думаю, что совсем неплохо научить своих подручных работать с оборудованием, далеким от идеального.

- Очень разумно. Но если вы передумаете и захотите, чтобы я ее заменил, дайте мне знать.

- Я так и сделаю.

Она повернулась к балюстраде и стала смотреть вдаль, он хотел было сделать то же самое, но его внимание привлекло что-то синее, и он увидел, что лента, которой была завязана ее коса, развязалась и упала на пол позади нее. Ему вдруг вспомнилось, как четырнадцать лет назад она потеряла другую ленту для волос.

- Вы потеряли свою ленту, - сказал он и наклонился над стенкой, чтобы успеть схватить кусочек шелка, пока его не унесло ветром.

- Спасибо, - сказала она и взяла ленту из его рук. - Похоже, что история повторяется, не так ли? - сказала она и снова завязала косу лентой.

Он напрягся, пытаясь сделать вид, что не понимает, о чем она говорит.

- История повторяется? - переспросил он, изобразив на лице удивленную улыбку.

- Я говорю о ленте для волос, которую я потеряла много лет тому назад, - напомнила она. - Алая, она принадлежала моей маме.

- Ах да, - кивнул он, делая вид, что вспомнил. - Та, на которой были вышиты маргаритки.

- Она самая. Моя мама сама вышивала эти маргаритки, поэтому я так расстроилась, когда лента потерялась. Как я жалела, что потеряла ее! Видите ли, мама умерла, когда мне было шесть лет, и лента была одной из немногих вещей, оставшихся у меня после нее. Большую часть ее вещей папа отдал, когда она умерла.

Он почувствовал угрызения совести и заставил себя говорить:

- У нас есть кое-что общее, мисс Мартингейл. Моя мать тоже умерла, когда мне было шесть лет.

- Я совсем не помню свою маму. А вы свою помните?

- Смутно. Помню, что она пела мне. Она умерла от холеры.

- Моя мама умерла от родов. Отец был совершенно сломлен. Он всегда хотел, чтобы я была похожа на нее. Копил деньги, чтобы послать меня в школу. Он хотел, чтобы я была утонченная и элегантная, как леди.

- А ты предпочитала лазить по деревьям и научилась играть в крикет?

- Это тебе хорошо известно, - рассмеялась она. - Боюсь, что, если бы не вы с Лоренсом, меня заставили бы носить кружевные переднички и вышивать маргаритки. Мне всегда приходилось бороться против этого и умолять отца научить меня стать шеф-поваром. - Она замолчала, и улыбка сползла с ее лица. - Мне было очень трудно, когда я вернулась домой из Франции, потому что все изменилось. Папа больше не позволял мне помогать ему на кухне, и я не знала, чем заняться. Мне как будто нигде не было места. Я получила образование, как леди, но не была леди, - сказала она. Красивые светло-карие глаза взглянули на него снизу вверх, и в глубине их застыло что-то похожее на боль. - А самое главное, я каким-то образом потеряла вашу дружбу. Я так и не поняла почему.

У него было такое ощущение, будто его ударили кулаком в живот.

- Я даже не подозревал, что причинил тебе такие страдания, - пробормотал он. - Я был занят… Бизнес…

- Понятно.

Он не смотрел на нее, но по ее тону понимал, что она считает его оправдания такими же неубедительными, какими их считает он сам. Ему вдруг захотелось сказать ей правду, но он не смог. Ему всегда было трудно выражать свои чувства. В любом случае джентльмен не говорит о своих плотских желаниях женщине, которая не является его любовницей. К тому же как он мог признаться в своих чувствах к ней, какие были у него тогда, чтобы не обнаружить, что он чувствует то же самое и сегодня?

Она выпрямилась, оттолкнувшись от перил.

- Пора мне возвращаться на кухню. У нас еще масса работы перед завтрашним днем.

Он почувствовал облегчение.

- Да, я понимаю, - сказал он и поклонился. - Всего вам доброго, мисс Мартингейл.

Она присела в реверансе и ушла, а он заставил себя глядеть в противоположном направлении.

Филипп вернулся в свои апартаменты и, закрывая за собой дверь, взглянул на туалетный стол, стоявший в противоположном конце комнаты. Он пересек комнату и открыл один из ящиков. Достав со дна старую коробку для воротничков, он открыл крышку и, развернув несколько слоев пожелтевшей папиросной бумаги, вынул то, хотел достать: сложенный, поблекший кусочек алого шелка с вышитыми белыми маргаритками.

Этот день четырнадцать лет тому назад помнился ему так отчетливо, как будто это случилось вчера. Он видел, как лента выпала из ее волос, и поднял, чтобы отдать, но потом уловил исходящий от нее запах волос Марии и засунул ленту в свой карман. И больше он никогда не думал о том, чтобы возвратить ленту ей, даже тогда, когда узнал, что лента принадлежала ее матери. Даже тогда, когда она и Лоренс целыми днями искали ее. Даже тогда, когда он увидел, как она плачет.

Он медленно поднес ленту к носу. Лента давно уже не пахла ванилью и корицей, но это не имело значения. Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох, чувствуя, как тяжелая сладкая волна его тайной страсти к ней начинает распространяться по всему его телу.