Сьюзен Кэррол - Куртизанка

У Мири сжалось сердце. Она была благодарна Волку, что он проводил ее сюда, но теперь ей не хотелось оказаться в его обществе. Она не чувствовала в себе сил отвечать на его вопросы и тем более выслушивать его мелодраматичные объяснения в любви.

Когда она все же с трудом заставила себя подойти к нему, Волк прервал свой разгоряченный спор с охранниками. Его глаза засветились от радости, и он готов был обрушить на нее поток восторженных излияний.

— Вот и вы наконец-то, любовь моя. Я уже собирался…

Мартин прервал себя и внимательно посмотрел на Мири. Что-то в ее лице заставило его замолчать. Взгляд его зеленых глаз потеплел и наполнился таким неожиданным состраданием, что Мири даже обомлела. Волк не задал ни одного вопроса. И больше не произнес ни единого слова. Не давая ей разрыдаться на глазах у охотников, Мартин взял ее за руку и мягко увел прочь.

Симон ждал у окна, надежно укрывшись за рамой, чтобы никто не разглядел его снизу, со двора гостиницы. Он наблюдал, как Мири позволила какому-то темноволосому юноше увести ее, доверчиво протянув ему руку, совсем как когда-то ему, Симону. Эта сцена странно подействовала на Симона, наполнив его душу болью от зависти и тоски.

Он постарался подавить и то и другое, впрочем, как всякое чувство, которое ничем не способствовало его беспощадному делу.

Симон перевел взгляд на свой кулак и медленно разжал пальцы. На ладони, как лунная дорожка на поверхности воды, лежала шелковистая прядь волос Мирибель. Он должен открыть оконную створку и выбросить локон за окно, избавиться от всех воспоминаний о ней.

Вместо этого он поднес локон к носу. Ее волосы хранили слабый, неизъяснимый аромат, исходивший от Мири, похожий на едва уловимый запах полевых цветов, и он унесся назад, к тем немногим дням, которые они провели вместе на острове Фэр.

Наблюдая, как Мири и ее спутник скрылись со двора, чтобы раствориться среди толпы на улицах города, Симон не мог не задуматься над иронией происходящего. Он оказался в Париже, одном из самых обжитых городов в Европе.

И никогда нигде он не чувствовал себя настолько одиноким.

Габриэль прислонилась к оконной створке, мечтательно глядя на мир за окном, который казался рожденным заново: от зелени ее сада до самого неба, такого невероятно ярко-голубого, что на него больно было смотреть. Будто все прошедшие годы она смотрела на жизнь сквозь пелену, и эта пелена неожиданно спала. Теперь ей снова стали доступны все яркие цвета мира, все мельчайшие детали вплоть до капелек росы на бархатных лепестках самых маленьких роз. Теперь, когда им с Реми все еще оставалось преодолеть слишком много трудностей, и самое главное — осуществить побег Наварры, было не самое лучшее время для попытки. Реми ушел на поиски оставшихся в живых преданных гугенотов, чтобы привлечь под ружье мужчин, которым можно было бы доверять. Габриэль выпала роль связующего звена между ними, а также передача сообщений от Реми к Наварре.

С большим трудом, но она все-таки убедила Реми больше не появляться в Лувре. Это было слишком опасно не только из-за угрозы его жизни. Реми почти ничего не умел скрывать, и Габриэль боялась, что Наварре будет достаточно одного взгляд на его лицо, чтобы предположить, как реально складываются отношения между нею и Реми.

Габриэль и сама чувствовала некоторую неловкость при встрече с Наваррой на следующий день после турнира. Их неожиданный отъезд с состязания ей удалось оправдать внезапным недомоганием младшей сестры.

Но вмешательству в поединок Реми с Дантоном подыскать объяснение оказалось гораздо сложнее.

Габриэль нахмурилась, вспомнив тот разговор, все еще до конца не уверенная в том, что Наварра действительно поверил ей.

«….Я отчетливо поняла, что этим поединком готовились заманить в ловушку капитана, и поспешила положить конец этому. Я знаю, как много капитан Реми значит для вас.

— Для меня? — мягко уточнил король .

Взгляд Наварры казался слишком проницательным для той ленивой и томной позы, в которой он сидел.

Усилием воли Габриэль заставила себя не покраснеть.

— Ну да, он же ваш Бич Божий, ваш самый преданный сторонник, ваша самая большая надежда на пути к свободе.

— Возможно, — пробурчал Наварра. — Капитан действительно хороший, заслуживающий доверия человек, но, сам того не желая, он, возможно, наносит мне удар.

— Как это… что вы хотите этим сказать?

— Скажу честно, я посчитал возвращение Николя Реми большим благом для себя. Но сейчас я уже не настолько уверен в этом. Я изо всех сил строил из себя шута горохового при этом дворе, убеждая королеву Екатерину, будто я ничуть не против своего нынешнего положения. Боюсь, присутствие здесь Реми сделало свое дело — я снова попал под подозрение. Теперь за мной наблюдают внимательнее, чем когда-либо. — Король взял Габриэль за руку, непривычно мрачное выражение застыло на его лице. — Я не перенесу, если попытка моего спасения снова провалится, Габриэль. Иногда думаю, не лучше ли отослать нашего Бича блюсти мои интересы, например, в Беарне, а мы с вами останемся здесь, в Париже, продолжая наблюдать и ждать, втираясь в доверие к Темной Королеве. Как вам эта мысль, моя милая?»

Габриэль с трудом скрыла свою тревогу, когда Генрих поднес ее руку к губам, не отводя от нее своего напряженного изучающего взгляда.

Девушка вздрогнула, вспомнив ту неловкую ситуацию. Где проходила грань между тревогой, связанной с побегом из Парижа, и желанием короля избавиться от соперника, отослав Реми в Беарн? Этого она так до конца и не поняла. Ей потребовалось все ее обаяние и изворотливость, чтобы сохранить веру Наварры в капитана, чтобы король не передумал согласиться на план Реми. Парижские сплетни есть парижские сплетни, и Габриэль оставалось только молиться, чтобы король не узнал, что Реми теперь делит с ней постель.

Из окна своей спальни она наблюдала, как Реми вышел в сад. Габриэль убедила его забрать вещи из квартиры, которую он снимал, и окончательно перебраться в ее дом. Какой-то смысл в этом переезде, возможно, и прослеживался, но на самом деле она уговаривала его вовсе не из соображений практичности. Опасности подстерегали их на каждом шагу, и Габриэль не в силах была надолго терять Николя из виду.

Когда Реми уже направился к воротам, его внимание привлекли ребятишки со спутанными волосами, сын и дочь ее главного садовника Филлипа, который только недавно договорился, чтобы за детьми присматривала тетушка, живущая в деревне. А сейчас Жак и Элиза чувствовали себя заброшенными, сидели на каменной скамье, свесив маленькие ноги и печально опустив глаза. Другой бы и не взглянул на них еще раз. Но Реми наклонился к ним, вовлекая в какую-то серьезную беседу.