Майя Родейл - Сладкое поражение

— Так, значит, я должна поцеловать вас, чтобы вы могли заставить себя остановиться перед соблазном?

— Вы оказали бы большую услугу многим женщинам. Дело в том, что если я научусь сдерживать себя, то, несомненно, сумею избежать брачных уз или, по крайней мере, дуэлей.

— Но ведь в нашем случае это вы должны меня соблазнять, — напомнила ему Анджела и тотчас пожалела об этом.

Совсем не стоило усложнять свое и без того непростое положение!

— Я даю вам шанс исправить меня. Ведь женщины всегда хотят этого. Изменить мужчину, исправить законченного шалопая…

— Всем известно, что вы хуже шалопая.

— Значит, тем я в большей степени нуждаюсь в исправлении, — кратко парировал Филипп.

— Вы просто невозможны. Вам об этом известно?

— Да, скорее всего именно поэтому я вам и нравлюсь, — добавил он со своей дьявольской улыбкой.

Боже, как она будет скучать по этой улыбке! — Вы ошибаетесь, — твердо ответила она.

— Анджела, — с шутливой серьезностью произнес Филипп, — мы уже говорили с вами о том, что грешно лгать в церкви.

— Значит, я не должна лгать в церкви, но имею право целовать мужчину, который не является моим мужем?

— Я уверен, что этому можно найти какое-то логичное объяснение, но мне трудно думать об этом на пустой желудок.

Они встали и направились к выходу. На этот раз, идя по проходу, они старались не касаться друг друга. И Анджела была этому рада. Конечно, они могли шутить, говоря о соблазне и совращении, преследующем самые праведные цели, но что, если все эти слова — лишь дымовая завеса, маскирующая истинные желания?

У дверей часовни их ждала аббатиса. Она была в таком же сером платье, как все монахини монастыря, и этот цвет неплохо сочетался с сединой ее волос. Она была далеко не молода — возможно, ей было около шестидесяти, но до сих пор оставалась очень интересной женщиной. У нее были удивительные глаза, строгие и в то же время добрые — ярко-зеленые, лучистые, обрамленные темными ресницами.

— Лорд Хантли, может, мы с вами пройдемся, пока Анджела готовит вам завтрак?

— Конечно, леди Кэтрин, — ответил он, и это был единственно возможный ответ.

Анджела поклонилась аббатисе и исчезла в холле. Когда Филипп вновь обратил свое внимание на аббатису, то заметил на ее губах слабый след понимающей улыбки.

— Я вижу, вы чувствуете себя гораздо лучше.

— Да. И я очень благодарен вам за проявленную заботу.

— Это наш долг, — ответила она. Они шли по коридору в направлении его комнаты. — Похоже, вам нравится здесь. Может, вы подумаете о том, чтобы принять послушание? Здесь неподалеку есть мужской монастырь.

Прежде чем ответить, Филипп закашлялся, подавляя усмешку.

— Не думаю, что мне подойдет такая жизнь, хотя, вероятно, не следует говорить такие вещи.

— Напротив. На мой взгляд, цель жизни заключается в том, чтобы знать и видеть свой путь и твердо следовать ему. Религиозная жизнь — та, какой мы живем здесь, в монастыре, — конечно, подойдет не каждому.

Теперь Филипп понял, что они говорят уже не о нем, а об Анджеле.

— И, тем не менее, каждый находит у вас радушный прием, независимо от того, что привело его сюда.

— Мы здесь не судим, а просто предлагаем покой и защиту.

— Анджела сказала мне, что еще не приняла постриг.

— Похоже, она очень откровенна с вами, — задумчиво произнесла аббатиса.

— Но разговоры спасают от скуки, здесь не так много развлечений.

— Да, разговоры или игра в карты, — добавила она. — Я вчера вечером случайно проходила мимо вашей комнаты.

— Наверное, карточные игры у вас под запретом, — сказал Филипп, настраиваясь на то, чтобы выслушать нравоучение на тему страшной греховности попыток соблазнить женщину в стенах монастыря.

— Под запретом, — согласилась настоятельница. — Помнится, ваша матушка любила играть в карты.

— Правда? — Филипп даже остановился от удивления.

Меньше всего он ожидал услышать такие слова от аббатисы. Он давным-давно оставил надежду узнать что-либо о своей матери, которая умерла, родив его и брата.

— Неужели отец вам ничего о ней не рассказывал? — спросила настоятельница, когда они продолжили свой путь.

— Ни словечка.

Его отец никогда не говорил о своей покойной жене. Филипп знал лишь имя матери, которое он увидел в семейной Библии, когда ему было десять лет. В этом возрасте он был достаточно любопытным, но понимал, что отца об этом лучше не спрашивать. Филипп никогда не задумывался о том, что она была живым человеком, со своими желаниями и предпочтениями, симпатиями и антипатиями, и о том, что он мог унаследовать некоторые ее черты.

— Думаю, что вашему отцу было слишком больно говорить о ней, ведь они так любили друг друга.

Филипп едва удержался от желания вновь остановиться. Разве мог его отец вообще кого-нибудь любить? Вновь потрясающее открытие.

— У меня создалось впечатление, что это был скорее брак по расчету. Он получил наследника, и не одного, поэтому у него не было необходимости жениться еще раз. Я никогда не думал, что он действительно любил ее.

— Ну, так говорили в свете, — засмеялась леди Кэтрин. — Ваш отец был такой скрытный и сдержанный, а вот матушка, наоборот, была раскованной и довольно своенравной. Мэдлин любила танцевать, могла до самого утра играть в карты. Они были полной противоположностью друг друга. Но стоило увидеть их вместе… и все становилось ясно.

— Вы хорошо ее знали?

— Мы обе занимались благотворительностью, в одном из таких комитетов я с ней и познакомилась. Но я достаточно хорошо знала Мэдлин, чтобы увидеть в вас некоторые ее черты.

— В самом деле?

Он не хотел, чтобы настоятельница догадалась, как сильно он всегда хотел узнать что-нибудь о своей матери, но упустить такую возможность он не мог.

— У вас, ее глаза, ее бесшабашность, любовь к шумным веселым компаниям и полное неприятие одиночества. Она никогда не была замешана ни в каком скандале, но всегда была в шаге от него. Она была очень жизнерадостной женщиной и, что удивительно, несмотря на свой титул, никогда не ставила себя выше остальных.

Филипп еще некоторое время двигался в полном молчании и раздумывал над тем, почему же он ничего не знал о своей матери и никогда никого не расспросил. Интересно, а что знает о ней его брат-близнец?

Попрощавшись у дверей его комнаты, настоятельница отправилась по своим делам, а Филипп, закрыв дверь, подвинул стул к окну и погрузился в размышления.

Его отец слишком сильно любил мать. Так сильно, что когда она умерла, подарив жизнь Филиппу и его брату Девону, у него не осталось любви на сыновей. «Значит, — подумал Филипп, — любовь даруется человеку в ограниченных количествах».

А если у него глаза, как у матери, значит, Девон тоже унаследовал ее глаза, поскольку они были просто копией друг друга. Только теперь он мог понять, что чувствовал его отец, когда дети смотрели на него глазами любимой жены и молили о внимании. Наверняка для него это было чертовски тяжело. Неудивительно, что отец старался избегать их. Особенно Филиппа, ведь он во всем походил на мать. Филипп всегда чувствовал, что отец уделяет ему внимание лишь потому, что он является наследником и его просто необходимо научить управлять поместьем. Ведь именно поместью и другим скучным вещам его отец придавал огромное значение. А возможно, отцу очень хотелось, чтобы Филипп больше походил на него. Но теперь отца уже нет и спросить не у кого.