Селеста Брэдли - Срочно разыскивается герцог

Это поочередно раздосадовало и вызвало жалость у Фебы. Несомненно, нелегко было быть ребенком в доме леди Тессы, но все же, Дейдре умудрялась быть таким совершенно эгоистичным созданием, что Феба иногда испытывала трудности при попытках относиться к ней с состраданием.

Она смутно помнила Дейдре ребенком, потому что они играли вместе от случая к случаю, когда были маленькими, до тех пор, пока мать Дейдре не умерла, и ее отец не женился во второй раз на леди Тессе. Тогда семейные сборы в Торнхолде закончились.

Семья Софи никогда не навещала их, потому что ее мать была прикована к постели после несчастного случая с лошадью много лет назад

Хотя их матери и были сестрами, казалось, что Феба, Дейдре и Софи не имели ничего общего… за исключением желания выиграть траст Пикеринга.

Вот почему они были здесь, в Лондоне, жили в одном доме, чтобы растянуть свое денежное пособие и соперничали из-за немногих герцогов, которые в настоящее время были доступны на брачном рынке.

– Я рада, что делю комнату именно с тобой, – прошептала Феба Софи.

Софи заморгала и повернулась, чтобы с изумлением взглянуть на нее.

– В самом деле? – Быстрая улыбка проскользнула по ее костлявому лицу, а затем исчезла. – Спасибо тебе.

Удивленная Феба уставилась на свою кузину. Всего лишь на долю секунды Софи выглядела… симпатичной ! Нет, это невозможно, не так ли? Это всего лишь игра света и тени, и ее первого глотка шампанского. Феба вгляделась еще пристальнее.

– Что такое? – Софи коснулась своего подбородка. – Разве я не стерла пятно?

Нет, Софи была такой же, как и прежде – к сожалению, некрасивой.

А она, Феба, была, к сожалению, безнравственной.

Никогда больше. Никаких мужчин. Никаких дрожащих коленей. Никаких тайных прикосновений. Ничего – до своей брачной ночи, со своим, будем надеяться, не слишком отвратительным мужем. Который – будем надеяться – будет не слишком наблюдательным, чтобы заметить маленький, глупый факт, такой, как отсутствующая у нее девственность.

Эпизод этим вечером был всего лишь моментом вне времени, нехарактерным срывом, вызванным паникой. Марбрук спас ее от прискорбной сцены, и она была вежлива с ним за это.

Ничего больше.

Разве не было бы замечательно, если бы Марбрук на самом деле оказался бы замаскированным герцогом?

Замечательно, но невероятно.

Рейф вернулся в бальный зал после того, как беспрепятственно поместил краснеющую Фебу обратно в танцующую толпу и тогда заметил своего брата. Колдер подпирал колонну у одной из стен комнаты.

Люди иногда спрашивали у Рейфа, не возникало ли у него ощущения, что он смотрится в зеркало, когда перед ним стоит Колдер. Это всегда напоминало Рейфу о том удивительном моменте, когда ему исполнилось восемь лет, и внушительный мужчина, забравший мальчика от смертного ложа матери, привез его в самый величественный дом, какой он когда-либо видел, приведя его в замечательно обставленную детскую.

– Колдер, – позвал мужчина. Мальчик примерно такого же роста, как и Рейф, появился из угла, наполненного книгами, и поклонился мужчине.

– Да, отец?

Смотреть на этого мальчика… да, это было то же самое, что смотреть в зеркало. Его глаза, его нос, даже его темные вьющиеся волосы – другой мальчик присвоил все это себе!

Кажется, точно такая же мысль появилась и в сознании другого мальчика. Карие глаза с длинными ресницами потемнели и прищурились, сосредоточившись на большой, дружелюбной руке, лежавшей на плече Рейфа.

– Колдер, это твой новый брат, Рафаэль. Он – мой другой сын.

Другой сын.

Возмущенный огонь вспыхнул в глазах второго мальчика, оборвав только что зародившиеся надежды Рейфа обрести брата, о котором он всегда мечтал.

– Я ваш сын, – заявил Колдер твердо, яростно, гордо. – Он всего лишь ваш ублюдок.

Возможно, было неправильно припоминать слова уязвленного и шокированного восьмилетнего мальчика мужчине, которым он стал, но Рейф все еще слышал их, все еще видел их во взгляде Колдера, все еще ощущал удар, нанесенный печальному, одинокому сердцу потерянного мальчика в незнакомом доме.

Колдер был первым человеком в жизни Рейфа, который назвал его ублюдком, но ни в коем случае не последним. Конечно же, сейчас все это было уже не ново. Он знал этот мир и этих людей довольно долгое время. Он был почти одним из них. Его приветствовали с осторожностью – до тех пор, пока он помнил о своем настоящем статусе.

Рейф никогда не забудет, как в первый раз увидел Брукхейвен. Проезжая по длинной подъездной дорожке, когда его голова и руки высовывались из окна кареты, он увидел, как золотое вечернее солнце сияет на белом камне величественного дома, и подумал, что, возможно, видит настоящие ворота на небо.

Маркиз улыбнулся его внезапной увлеченности и позже провел его по галерее. Держась за руку незнакомца, которого теперь надо было называть «отец», Рейф разглядывал портреты давно умерших мужчин из семейства Марбрук, и видел свои собственные глаза, нарисованные на холстах.

Было ощущение, что до этого момента он был потерянным, даже, несмотря на то, что он был счастлив со своей любящей, поддразнивающей мамой. Теперь она была воспоминанием, облачком, ощущением теплоты и счастья, которое никогда не вернется. И теперь ее место занял Брукхейвен. Сама земля под его ногами – и на его руках, потому что он никогда не уставал играть с ней – вибрировала в гармонии с биением его собственного сердца. Земля, деревья, поля, каменные стены, изгибающиеся по холмам, словно древняя, неразборчивая надпись… они были его кожей, его костями, его плотью, линиями на его ладонях.

Отец смотрел, как эта любовь растет, сначала с удовлетворением, затем – с гордостью, и – слишком поздно – с беспокойством.

Маленькие мальчики не понимают законов наследования, не мыслят терминами законности или незаконнорожденности. Рейф знал, что его брат когда-нибудь получит Брукхейвен. Он предположил, что он разделит поместье с ним, как разделил детскую и гувернантку, игрушки и книги.

Колдер должен был знать, но он ни слова не сказал об этом Рейфу. Из доброты или из неуловимой мстительности? Не было ни малейшей возможности это узнать. Их отношения быстро росли в оранжерейных условиях детской, потому что больше не с кем было играть. Их ссоры происходили все реже, хотя никогда не исчезали полностью. Их согласие, хотя временами и неловкое, придавало сил им обоим. Это было что-то такое, что означало никогда не быть одному, всегда смотреть через стол или комнату и видеть человека, которого ты знаешь лучше всех – нравишься ты ему сегодня или нет.

До того дня…

– Мне жаль, мой мальчик, но ты должен знать, как обстоят дела. Колдер мой наследник. – Большие руки с симпатией легли на его плечи.