Лиза Клейпас - Рождество Желтофиолей

— Ты всегда считал, что я должен хвалить тебя просто потому, что ты родился Боуменом.

— Мне это больше не нужно, — процедил Рэйф сквозь зубы, с удивлением обнаружив, что по вспыльчивости недалеко ушел от отца. — Я хочу… — Он сдержался и опрокинул в рот остатки виски, с трудом глотая это бархатистое пламя. Когда горло перестало гореть огнем, он посмотрел на отца твердым, спокойным взглядом. — Я женюсь на леди Натали, так как в любом случае кандидатура не имеет значения. Я всегда собирался выбрать кого–то подобного ей. Но ты можешь оставить при себе свое проклятое одобрение. Все, чего я хочу, — это доля бизнеса Боуменов.

***

С утра стали прибывать гости, элегантная череда богатых семей и их слуг. Дорожные сундуки и чемоданы бесконечной вереницей заносили в дом. Остальные семьи остановятся в соседних усадьбах или в деревенской таверне и будут приезжать только на торжества, устраиваемые в поместье.

Когда Ханну разбудили приглушенные звуки суеты, доносившиеся снаружи, она уже не смогла снова заснуть. Стараясь не разбудить Натали, она встала и занялась своим утренним туалетом, потом заплела волосы в косу и скрутила ее в узел на затылке. Затем одела в серо–зеленое шерстяное платье с юбкой в складку, которое застегивалось спереди на блестящие черные пуговицы. Намереваясь прогуляться на свежем воздухе, она обула ботинки на низком каблуке и накинула на себя толстую шаль.

Стоуни–Кросс–Парк представлял собой лабиринт коридоров и анфиладу комнат. Ханна осторожно пробиралась по шумному дому, то и дело останавливаясь, чтобы спросить направление у проходящих мимо слуг. Наконец она нашла комнату для завтраков, душную и переполненную незнакомыми ей людьми. Огромный буфет был заставлен блюдами с рыбой, жаренным беконом, хлебом, яйцами–пашот, салатами, разнообразной сдобой и сырами. Она налила себе чашку чая, положила на кусочек хлеба немного бекона и через французские двери прошла на террасу. Погода стояла сухая и ясная, и прохладный воздух превращал дыхание в пар.

Перед ее взором простирались ухоженные сады и фруктовые деревья, изысканно покрытые инеем. На террасе, заливаясь смехом, играли дети, бегая взад–вперед, Ханна тоже засмеялась, наблюдая за вереницей, скачущей по плитам, как стайка гусят. Они играли в игру «сдуй перышко», в которой две команды старались удержать перышко в воздухе, по очереди сдувая его в сторону другой команды. Стоя в сторонке, Ханна съела хлеб и выпила чай. Детские шалости становились все более необузданными, дети скакали и шумно дули на перышко, которое, медленно опускаясь, плыло к Ханне.

Маленькие девочки завопили, подбадривая ее:

— Подуйте, мисс, подуйте! Девочки играют против мальчиков!

После этого у нее не было выбора. Сдерживая улыбку, Ханна вытянула губы трубочкой и резко дунула, посылая перо вверх в трепещущем вихре. Подбадриваемая восхищенными криками ее подруг по команде, она всякий раз принимала участие в игре, делая несколько шагов туда или сюда, когда перо снова сносило в ее сторону.

Перо проплыло над ее головой, и Ханна стремительно шагнула назад, глядя вверх. Она с испугом почувствовала, что налетела на что–то сзади. Это была не каменная стена, а что–то твердое и упругое. Мужские руки обняли ее за плечи, не давая ей упасть. Прямо из–за ее головы, мужчина сильно дунул, послав перо на середину террасы.

Крича и визжа, дети ринулись за ним.

Ханна стояла неподвижно, ошеломленная не столько самим столкновением, сколько пониманием того, что она узнала прикосновение Рэйфа Боумена. Объятие его рук, упругую мускулистость тела позади нее. Чистый, острый запах его мыла для бритья. У нее пересохло во рту — вероятно, следствие игры в «сдуй перышко», — и она попыталась увлажнить его, проведя языком по внутренней поверхности щек.

— Надо же, какой у вас запас воздуха, мистер Боумен.

Улыбаясь, он бережно развернул ее к себе лицом. Он был большим и сильным и стоял перед ней с той непринужденной небрежностью, которая так ее волновала.

— И вам тоже доброго утра. — Он окинул ее дерзким внимательным взглядом. — Почему вы уже не в постели?

— Я — ранняя пташка. — Ханна решила ответить ему так же нахально: — А вы, почему не там?

Его глаза игриво сверкнули.

— Бессмысленно задерживаться в кровати в одиночестве.

Она огляделась вокруг, чтобы удостовериться, что дети не могут их слышать. Маленькие сорванцы уже устали от игры и ретировались в дом через двери, ведущие в главный зал.

— Подозреваю, такое редко случается, мистер Боумен.

Его вкрадчивый тон вуалировал всю откровенность сказанного.

— Да, редко. Бóльшую часть времени моя постель занята, как овчарня во время весенней стрижки.

Ханна смерила его полным отвращения взглядом.

— Что не с лучшей стороны характеризует женщин, с которыми вы общаетесь. Или вас, как слишком неразборчивого в связях.

— Я не так уж неразборчив. Просто так получается, что я умею находить женщин, которые соответствуют моим высоким стандартам. А еще больше у меня способностей к тому, чтобы убедить их лечь со мной в постель.

— И затем вы их стрижете.

Страдальческая улыбка скривила его губы.

— Если вы не возражаете, мисс Эплтон, я хотел бы уйти от аналогии с овцами. Это становится неприятным даже мне. Не хотите прогуляться?

Она в замешательстве покачала головой.

— С вами?… Зачем?

— На вас надеты платье и ботинки для прогулок. И я полагаю, вам хочется узнать мое мнение о леди Натали. Держите своего врага ближе… и все такое.

— Я уже знаю ваше мнение о ней.

Его брови взлетели вверх.

— Правда? Теперь я просто настаиваю на совместной прогулке. Я всегда с восторгом выслушиваю свое мнение из чужих уст.

Ханна серьезно посмотрела на него.

— Отлично, — сказала она. — Но сначала я отнесу чашку и…

— Оставьте.

— Здесь на столе? Нет, ведь кому–то придется убирать ее.

— Да. Этот кто–то называется «слуга». Тот, кто в отличие от вас, получает за это жалованье.

— Это вовсе не значит, что я должна нагружать кого–то дополнительной работой.

Не успела она взять чашку, как Боумен ее опередил.

— Я позабочусь об этом.

Глаза Ханны расширились, когда она увидела, как он беспечно шагнул к каменной балюстраде. Она ахнула, когда он поднял чашку над стеной и отпустил ее. Снизу послышался звон разбившегося фарфора.

— Ну, вот, — сказал он небрежно. — Проблема решена.

Ханна трижды открывала рот, прежде чем смогла заговорить.

— Почему вы сделали это? Мне было бы совсем несложно занести ее в дом!

Казалось, его позабавило ее изумление.

— А я–то считал, что вам понравится мое равнодушие к материальным благам.

Ханна уставилась на него, будто у него внезапно выросли рога.