Моника Маккарти - Горец-изгнанник

Лиззи плотнее сжала губы.

— Боли боится каждый, — сказала она. — Только некоторые чертовски упрямы, чтобы признаться в этом.

Он не хотел вспоминать.

Патрик боролся с видениями, со снами, но они приходили все чаще. Обрушивались на него как лавина. Некуда бежать. Негде спрятаться. Он не мог скрыться от воспоминаний. От видений и милого материнского голоса, проникающего в его сновидения.

Но только это был не сон.

— Просыпайся, Патти! Одевайся! Поторопись, мой милый! Голос матери, понял он, только звучит не так. Его мать — это было счастье и свет, а не беспокойство и ужас. Он открыл глаза. Ее бледное лицо, освещенное единственной свечой, показалось похожим на призрак, плывущий в море тьмы.

По ее выражению он понял — что-то случилось. Что-то ужасное.

Ночь разорвал крик снаружи:

— Они идут!

Кэмпбеллы. Кэмпбеллы идут за ними.

Ему вспомнился горький вкус страха. И стыда. Ему было десять лет. Почти мужчина. Он не должен бояться. Он воин, как и его отец. И, как отец, однажды станет вождем.

Он все еще ощущал ее руку, нежно касающуюся его лица. Мог видеть ее зеленые глаза, отражающие его собственные, глядящие на него с такой любовью.

— Ты должен быть смелым, мой дорогой. Возьми братьев и беги с ними в лес. Спрячьтесь там, пока за вами не придет кто-нибудь, когда все успокоится.

Он не хотел идти. В лесу было страшно и полно гоблинов. Но он скрыл свой страх и спросил:

— А ты?

— Я не оставлю вашего отца. Не беспокойся. — Она погладила его по щеке. — Мы с Энни в безопасности.

В своих снах ему хотелось спорить, хотелось просить ее пойти с ними, но сны не слушались его. Итак, он оставил мать, взял меч, который она ему дала, — настоящий, из стали, а не из дерева, каким он обычно играл, — и бросился в заросли, ведя за собой семилетнего Грегора и пятилетнего Айэна, пока легкие, как ему показалось, чуть не лопнули.

Он пробежал примерно милю и лишь тут вспомнил о своем знаке. Знак вождя, который отец только что отдал ему. Этот символ переходил в их семье из поколения в поколение. «Береги его, сын мой».

Наследство, символ его клана. От стыда Патрику стало тошно. Как мог он забыть о нем? Отец так доверял ему, он не может его подвести.

Нет! Это крикнул Патрик мальчику из своего сна. Но мальчик не мог его услышать. Мальчик думал, что для него ничего нет важнее знака.

Господи, как же он ошибался. Патрик оставил своих братьев, строго наказав им не шевелиться, и вернулся назад к спрятанным знакам.

И сразу почуял запах дыма. Он наполнял ночь черным туманом, жег горло, когда Патрик мчался к замку. Он побежал быстрее, тяжелый меч глубоко бороздил землю. Выбежав из-за деревьев, он увидел пламя. Оно рисовало мерцающие оранжевые всполохи в ночном небе над берегом озера Лох-Ирн, охватывая все вокруг. Дым щипал глаза. Дом Патрика… исчез. Повсюду были люди. Бегали, кричали, пытались спастись от огня. Люди Кэмпбеллов с мечами напали на деревню.

Он понимал, что все это значит, но не хотел в это верить. Он знал, что его отец никогда не допустил бы этого, будь в его теле хоть капля жизни. Патрик мчался к замку, не обращая внимания на пламя.

Подбежав поближе, он увидел тела охранников своего отца, подобные ангелам у ворот ада в день Страшного суда.

В горле жгло от желчи, но он бежал не останавливаясь, пока не увидел знакомый плед, валяющийся в крови у подножия лестницы.

— Нет! — крикнул он и кинулся к неподвижному телу, прижался к крепкой груди, не обращая внимания на слезы, ручьями текущие по щекам. — Отец!

Кто-то попытался оттащить его, а он в ответ взмахнул своим мечом, но промахнулся.

Мужчина с руганью сжимал шею мальчика, Патрик дико сопротивлялся, пытаясь вырваться из рук одного из воинов Кэмпбеллов.

— Что нам с ним делать? — спросил мужчина.

— Прикончи волчонка! — сказав другой. — Раз он уже достаточно взрослый, чтобы носить меч, значит, вполне достоин, чтобы умереть. Да к тому же эти Макгрегоры народ мстительный. Посмотри на его глаза. Мы еще с ним встретимся когда-нибудь.

Патрик сильно ударился о землю и увидел, как над его головой сверкнул меч.

Ему хотелось прервать сон. Хотелось изменить воспоминание. Он постарался отделаться от него, но сон не отпускал его.

— Нет, — послышался из темноты голос матери. — Не обижай моего…

Грудь Патрика жгло от безжалостно терзающих его образов. Мать встает перед ним. Меч рассекает ее грудь.

— …сына.

Голос непрерывно звучит в его голове — предсмертный хрип.

Он никогда не забудет этот звук, пока жив.

— Мама! — Крик, вырвавшийся из его груди, не походил на человеческий. В нем смешались агония, гнев и беспомощность. Он кинулся в бой, схватив тяжелый меч, который бросил рядом с отцом, с такой силой, о существовании которой в себе и не подозревал. Это была сила, рожденная ненавистью. Сила мальчика, так быстро превратившегося в мужчину. Он вспомнил удивленное выражение на лицах двух мертвых воинов, которых он убил, прежде чем скрылся в лесу. Это была месть за родителей, убитых Кэмпбеллами. Отныне эта месть станет делом его жизни.

Ласковая рука на лбу успокоила мучительные воспоминания. Видения исчезли, и он уснул.

Патрик проснулся от голоса ангела. Или, возможно, он умер и попал на небеса, потому что ему казалось, будто он парит на облаках, такой мягкой была поверхность, на которой он лежал.

Его глаза внезапно открылись. Облако? Подушка? Ангел? Нет-нет. Он вовсе не парил в небесах, а лежал в постели. Он так давно не спал ни на чем, кроме песка и веток, что почти забыл о существовании постелей.

— Где я?

Он попытался вспомнить, но его мозг отказывался работать. Все распадалось… расплывалось.

Простыни откинули, и бархатная ручка коснулась его голой груди. Нежное прикосновение заставило его полностью проснуться. Его ангелом оказалась Элизабет Кэмпбелл. Небесное пение внезапно прервалось.

— Где я? — требовательно спросил он; голос у него был невнятный, в голове сумятица, и он ненавидел это чувство неразберихи. Он лежал в чужой постели, полуголый, голова у него раскалывалась, и его мучила такая жажда, как никогда в жизни.

Что она с ним сделала? Она обнаружила, кто он такой? Он в тюрьме?

Он огляделся. Если это тюрьма, то слишком роскошная: огромных размеров, площадью, вероятно, двадцать футов, с необычным каменным сводом и оштукатуренными стенами, окрашенными в желтый цвет. Два больших окна с чистыми стеклами, сквозь которые потоки солнечного света падали на полированный деревянный пол. Большой каменный камин в противоположном углу и красивая мебель. Кроме масляных ламп, он увидел еще и два серебряных канделябра. Над головой — полог из тяжелого шелка на искусно вырезанных деревянных столбиках. Постель, отделка, мебель… все было настолько богато, что здесь мог бы жить и король.