Мэйдлин Брент - Превратности судьбы

Я встала, наклонилась над ним и прикоснулась к его сухим губам. Он обнял меня здоровой рукой. Я почувствовала, как рука его задрожала, и осторожно выпрямилась. Он обессиленно откинулся на подушки, задыхаясь, и смотрел на меня с такой нежностью, которую я никак не ожидала увидеть в этих темных недобрых глазах. В них появился знакомый насмешливый блеск.

— Я слаб, как котенок, черт, — пожаловался он. — Но я скоро выкарабкаюсь, Люси.

— Все скоро будет по-другому. А теперь поспи, дорогой.

Осада миссии длилась еще восемь дней. За это время было несколько попыток со стороны «боксеров» проникнуть за наши стены, две из них — в один день, и четыре — довольно вялых. Даже на пятый и самый страшный день, когда было два серьезных нападения, мы смогли их отбросить бомбами и ружейным огнем. После этого мы уже с оптимизмом смотрели в будущее и верили, что самое страшное позади.

За эти восемь дней, за исключением тех моментов, когда нас осаждали «боксеры», я лишь наполовину вникала в то, что происходит вокруг, потому что мы с Ником жили в своем особенном солнечном мире. Я выполняла все свои обязанности и старалась не злоупотреблять возможностью побыть с ним подольше, если нужно было делать что-то другое. Но мне было достаточно только знать, что через час или через четыре я снова буду с ним и что он меня любит.

Его рана заживала, и с каждым днем он понемногу набирался сил. Я с радостью наблюдала, как возвращается краска на его лицо, как уходит слабость, как сильнее становятся его рукопожатия и объятия. Мы говорили обо всем, о наших планах на будущее, вспоминали прошлое. Мы часто смеялись при воспоминании о прошлом, потому что теперь оно казалось нам таким теплым, несмотря на то, что временами оно было грубым и даже опасным. Я никогда еще не была так счастлива, и думаю, что могу сказать то же о Нике.

— Я знаю, ты любила «Луноловов», — сказал он однажды, когда я меняла ему бинты после мытья. — Но теперь у меня нет никакого желания выгонять оттуда Фолконов, если они не смогут заплатить. Ты этого не хочешь. К тому же нам бы пришлось жить рядом с Грешемами, а это отрезвляет. Я рассмеялась.

— Мне действительно нравились «Луноловы», но дом сам по себе не имеет значения, Ник. Для меня. Люди, которые в нем живут, делают его таким, какой он есть.

— Верно, — он улыбнулся, его глаза насмешливо заблестели. — К тому же у тебя теперь есть свой собственный лунолов, любовь моя.

— Ты?

— Конечно. Твой идиот-муж. Только слепой дурак, который не может отличить луну от сыра, не смог бы понять, что он делал тебя несчастной все то время, что мы жили в Челси. И я верил, что хоть однажды повел себя не как эгоист, когда оставил тебя.

— Я не была все время несчастной, дорогой Ник, только тогда, когда думала, что не нравлюсь тебе.

— Значит, почти всегда. Но все уже в прошлом, и к добру или к беде, но ты — невеста лунолова, Люси. Где бы ты хотела жить?

— С тобой где угодно, Ник. Мне нравится наш домик в Челси.

— Да, он сейчас вполне подходит. Но он недостаточно большой для семьи. Да и тебе понадобится помощь. Я имею в виду прислугу, — он состроил смешную гримасу. — Куда подевались мои принципы? Их некому даже оплакать. Не обращай внимания. Сколько детей ты хочешь, Люси?

— Мне все равно. Нет, лежи смирно, Ник. Я не могу целоваться и бинтовать одновременно. Хорошо бы четверых.

— Возьму на заметку. Может быть, нам нужен дом в деревне и в Лондоне? Как считаешь?

— Звучит замечательно. У нас хватит денег?

— У нас будет все, что нужно, Люси. У меня нюх на деньги. Мы можем купить ферму. Я брошу рынок металлов. Может быть, я стану брокером в «Ллойдз». Или, если хочешь, мы можем сначала отправиться в путешествие.

— Как скажешь, Ник, дорогой. Повязка готова, теперь можешь меня поцеловать.

Он улыбнулся и погладил мою шею.

— Бесстыжая девчонка.

— Я не такая, честно. Только, когда ты рядом.

— Мне нравится. Иди ко мне, любовь моя.

В один из этих дней, когда я была у Ника, пришел мистер Марш и бросил на кровать бесформенный черный предмет. Это был маленький кожаный мешочек, похожий на суму пилигрима, почти черный от старости и потрескавшийся.

Мистер Марш сказал:

— Поскольку ты слишком занята, Люси, я решил сам посмотреть. Этот бронзовый щит в твоей бывшей комнате не был вмурован в стену. Его просто замазали глиной и несколько раз забелили известью.

Ник взял мешочек и перевел взгляд с меня на отца.

— Изумруды? Они были там, отец?

— Сам посмотри.

В мешочке было тридцать шесть больших необработанных камней. Они были похожи на зеленоватую речную гальку, но Ник их сразу оценил. Он внимательно рассмотрел один и тихонько присвистнул.

— Если смотреть невооруженным глазом, то в этом нет ни одной трещинки. Для изумруда это большая редкость. Десять или пятнадцать каратов, по крайней мере, а это не самый большой. Здесь целое состояние, Люси. Интересно, откуда они, через сколько рук прошли. От арабского принца к индийскому радже, затем к монгольскому хану, от него к китайскому военному вождю и еще, возможно, через десятки рук за сотни лет. Никто их не резал, не обрабатывал. Просто капитал, очень удобного размера, можно носить в кармане.

Мистер Марш спросил:

— Что будешь делать с ними, Ник?

— Спроси Люси. Она их нашла. Но, пользуясь своим привилегированным положением, будучи ее мужем, я бы осмелился предложить ей взять четвертую часть и разделить между собой, тобой, миссией и доктором Ленгдоном. Нам бы не хотелось, чтобы доктор всю оставшуюся жизнь собирал жалкие гроши. Оставшиеся три четверти следовало бы разделить поровну между Грешемами и Фолконами.

Мистер Марш сказал:

— Выпусти меня, Ник. У меня еще полно дел.

Ник улыбнулся.

— Если тебе так хочется, хорошо. Но что касается изумрудов, я бы посоветовал тебе согласиться с тем, что решит твоя невестка. И не спорь. У нее ужасный характер, она страшна в гневе. Я тебе как-нибудь расскажу, как она на меня набросилась из-за такого пустяка, как чашка кофе.

Мистер Марш засмеялся.

— Я лучше сразу сдамся.

— Ты мудрый человек, отец.

Осада миссии закончилась прозаически. Она просто выдохлась. Однажды утром молодая китаянка поднялась на холм и позвала нас. Когда я вышла поговорить с ней через толстые деревянные ворота, я увидела, что это Лиу, женщина, у которой я принимала роды в тот день, когда в Цин Кайфенг появился Роберт Фол-кон. Она была потрясена, услышав мой голос.

— Это правда ты, Луци? Мы думали, ты уехала в страну чужаков.

— Я вернулась. Почему «ай хо чуан» разрешили тебе прийти сюда, Лиу?

— Их здесь больше нет. Они ночью ушли, Луци. Из Ченгфу пришло сообщение. Войска императрицы арестовали мандарина. Солдаты чужаков взяли Пекин, и императрица прекратила войну. Она приказала всем «ай хо чуан» распустить свои отряды и прекратить войну под страхом смерти.