Джулия Куин - Красавица и герцог

– Я… хм… – «Похоже, придется ему сказать. Все равно он увидит завтра пустое место на стене в галерее». – Ваша бабушка высказала очень странное пожелание.

– Все ее пожелания довольно странны, – немедленно отозвался Томас.

– На этот раз… – Глаза Грейс гневно сверкнули. И как она только докатилась до такой жизни? – Не думаю, что вам захочется помочь мне принести портрет из галереи.

– Картину?

Грейс кивнула.

– Из галереи?

Еще один безмолвный кивок.

– Полагаю, речь идет не об одном из тех квадратных полотен скромных размеров?

– Вы говорите о натюрмортах с фруктами?

Томас кивнул, испытующе глядя на Грейс.

– Нет. – Не дождавшись ответной реплики герцога, она добавила: – Она хочет портрет вашего дядюшки.

– Которого?

– Джона.

Томас понимающе склонил голову и невесело усмехнулся:

– Он всегда был ее любимчиком.

– Но ведь вы его даже не знали, – заметила Грейс. В голосе Томаса ей послышалась отчужденность, словно он сам был свидетелем особых милостей, оказываемых герцогиней любимому сыну.

– Разумеется, не знал. Он умер еще до моего рождения. Но отец рассказывал мне о нем.

Лицо герцога приняло замкнутое, непреклонное выражение. Было ясно, что он не желает обсуждать эту тему.

Грейс растерянно замолчала, не зная, что сказать, ожидая, пока Томас соберется с мыслями.

Наконец, очнувшись от оцепенения, он поднял голову и заговорил:

– Но этот портрет выполнен в натуральную величину.

Грейс тотчас представила себе, как, едва держась на ногах, снимает тяжелую картину со стены.

– Боюсь, что да.

На мгновение Грейс показалось, что Томас готов повернуть в сторону галереи, однако в следующий миг он надменно вскинул голову, выпятив подбородок, и снова превратился в грозного, неприступного герцога Уиндема.

– Нет, – твердо возразил он. – Вы не станете возиться с картиной посреди ночи. Если старуха непременно желает заполучить этот чертов портрет, пусть дождется утра и попросит одного из лакеев принести его.

Грейс силилась улыбнуться, ведь Томас пытался встать на ее сторону, но усталость обратила улыбку в вялую гримасу. Вдобавок Грейс давно усвоила, что герцогине лучше не перечить.

– Уверяю вас, больше всего на свете мне хочется сейчас улечься в постель, и все же проще выполнить пожелание ее светлости.

– Вовсе нет, – непререкаемым тоном отрезал Томас, а затем, не дожидаясь ответа, повернулся и зашагал вверх по лестнице.

Проводив его усталым взглядом, Грейс пожала плечами и поплелась в сторону галереи. В конце концов, не так уж и трудно снять картину со стены.

Но не успела она сделать и десяти шагов, как услышала отрывистый окрик герцога.

Грейс со вздохом остановилась. Ей бы следовало знать, что Томас не сдастся. В упрямстве он не уступал своей бабушке, хотя вряд ли ему пришлось бы по вкусу подобное сравнение.

Едва сдерживая раздражение, Грейс пустилась в обратный путь. Со стороны лестницы раздался новый окрик, и ей пришлось прибавить шагу.

– Я здесь, – недовольно проворчала она. – Боже милостивый! Вы перебудите весь дом.

Томас выразительно закатил глаза.

– Только не говорите мне, что собирались собственноручно снять картину со стены.

– Если я этого не сделаю, ваша бабушка будет дергать сонетку всю ночь и мне вообще не удастся поспать.

Герцог воинственно прищурился.

– Внимательно следите за мной.

– Следить? Зачем? – удивилась Грейс – Что вы задумали?

– Я оборву шнур ее звонка, – заявил Томас и с новой решимостью устремился вверх по лестнице.

– Оборвете шнур?.. Томас! – Грейс бросилась вдогонку за герцогом, но, разумеется, тот оказался куда проворнее, бессмысленно было и пытаться его настигнуть. – Томас! Вы не можете!

Он обернулся. На лице его сияла улыбка, и это еще больше встревожило Грейс.

– Это мой дом, – отрезал он. – И здесь я могу делать все, что мне вздумается.

Пока Грейс пыталась осмыслить его слова, он стремительно пересек холл и ворвался в спальню герцогини.

– Что вы тут вытворяете? – услышала Грейс его сердитый окрик. С тяжким вздохом она поспешила вслед за Томасом, его взволнованный возглас застал ее на пороге спальни. – Силы небесные! Вам плохо?

– Где мисс Эверсли? – пробормотала герцогиня, безумным взглядом обшаривая комнату.

– Я здесь, – торопливо отозвалась Грейс.

– Вы принесли портрет? Где картина? Я хочу видеть моего сына.

– Мадам, уже поздно, – попыталась объяснить Грейс, неуверенно, маленькими шажками продвигаясь вперед. Она понимала, что не сумеет остановить старуху, если той взбредет в голову рассказать внуку об удивительном сходстве напавшего на них разбойника с Джоном Кавендишем. И все же рядом с кроватью герцогини Грейс чувствовала себя увереннее, как будто, не спуская глаз с миледи, могла предотвратить беду. – Мадам, – мягко, увещевающе повторила она.

– Утром вы сможете приказать лакею доставить вам портрет, – чуть сбавив тон, заметил Томас, – но я не желаю, чтобы мисс Эверсли надрывалась, перетаскивая картины, да еще среди ночи.

– Мне нужен этот портрет, Томас, – прошептала герцогиня, и Грейс с трудом удержалась от желания взять ее за руку. Голос ее светлости звучал жалобно и глухо. Это был голос старой, больной женщины, в которой невозможно было узнать прежнюю герцогиню Уиндем, особенно когда она добавила: – Пожалуйста.

Грейс посмотрела на Томаса. Он казался смущенным.

– Завтра, – проговорил он. – Первым делом, если вам так этого хочется.

– Но…

– Нет, – оборвал старуху Томас. – Мне очень жаль, что на вас сегодня напали, и, конечно, я готов сделать все от меня зависящее, в пределах разумного, чтобы успокоить вас и утешить, однако это не означает, что я стану потакать вашим вздорным, нелепым капризам. Вы меня понимаете?

Бабушка и внук обменялись долгим тяжелым взглядом, и Грейс испуганно попятилась. Потом герцог резко бросил, не повернув головы:

– Идите спать, Грейс.

Грейс медлила, ожидая сама не зная чего. Должно быть, возмущенного вопля герцогини. Или грома небесного и молнии в придачу. Но ничего не последовало, и компаньонке оставалось лишь покинуть комнату. Медленно бредя по коридору, она слышала, как Томас с бабушкой препираются. Их голоса звучали приглушенно, ни исступленного гнева, ни страсти. Впрочем, Грейс это нисколько не удивило. Дикая, необузданная ярость Кавендишей уступила место вялости и равнодушию, сейчас они скорее склонны были обмениваться ледяными колкостями, чем злобными криками.

Грейс прерывисто вздохнула. За пять лет пребывания в Белгрейве она так и не сумела привыкнуть к бесконечным стычкам герцогини с внуком. Их нескрываемая враждебность и неприязнь друг к другу пугали ее.