Джессика Трапп - Грешные удовольствия

— Встань, — коротко приказал он. — Я не хочу, чтобы моя графиня ходила в лохмотьях.

Она скрестила руки на груди.

— Однако вы не возражаете против того, что я голая и в кандалах, — огрызнулась она.

— Ничуть не возражаю.

От этих слов ее окатило жаром. Она отвернулась. Неужели это еще один способ унизить ее?

— Вот, возьми. — Он усмехнулся и бросил ей сорочку. — Надень и встань, чтобы они могли снять с тебя мерку.

Она нахмурилась, вспомнив, с каким равнодушием он смотрел, как слуги наполняют для него водой ванну. Возможно, он привык к тому, что кто-то вторгается в его личное пространство, но ее такие действия приводили в смущение. Она уже много лет была почти все время одна.

Торговцы суетились вокруг них, готовя ткани, булавки и ножницы и притворяясь, что они глухие и ничего не слышат.

Стиснув зубы и накрывшись простыней, она натянула сорочку и спустила ноги с кровати. Цепи звякнули о столбик. Пол был холодным, а она была босиком.

У жены торговца глаза на лоб полезли, но она улыбнулась — нельзя сердить богатых покупателей.

Монтгомери помог ей сохранять равновесие, пока торговец поворачивал ее в разные стороны, снимая мерку.

Если бы она не была так раздражена, ей вся эта процедура, наверное, понравилась бы. Но ей нужны были эти платья, и она терпела.

К тому же ей срочно надо было уединиться, но придется ждать, пока Монтгомери снимет с нее цепи.

Наконец все кончилось — мерка снята, ткани упакованы в сундуки, а торговцы покинули комнату.

— Мне нужно в отхожее место, — прошипела Бренна, увидев, что Монтгомери по-прежнему не был намерен освободить ее.

Он усмехнулся:

— Скажи «пожалуйста».

Налезавшие друг на друга передние зубы и ямочка на подбородке придавали ему вид пирата, собирающегося потребовать припрятанную добычу.

Она посмотрела на него в ярости.

— Сойдет, — усмехнулся он и, достав из кармана ключ, освободил ее. — Я сделал бы это раньше, если бы ты попросила.

Значит, такой теперь будет ее жизнь? — подумала она. Терпеть унижение всякий раз, когда ей понадобится уединиться?

Как она могла наслаждаться его вниманием прошлой ночью? Да он самый отвратительный монстр на свете!

Вернувшись, она увидела у него в руках платье, которое оставил торговец. Оно было из голубого шелка, а на рукавах и вокруг шеи были вышиты драконы. Платье было не таким роскошным, как свадебное платье Гвинет, но ткань была мягкой и приятной — совсем не такой, как шерсть, из которой был сшит ее домашний балахон. Новое платье хорошо подходило хозяйке замка — и красивое, и удобное.

Она шумно выдохнула. Как бы ей хотелось иметь достаточную силу воли, чтобы швырнуть это платье ему в лицо! Уже много лет у нее не было новых платьев, и она убеждала себя, что ей все равно. Но, увы, она оставалась женщиной.

Она надела платье. Ощущение от мягкости ткани было именно таким, как она предполагала. Она не могла удержаться и погладила юбку. Клетка по крайней мере была позолоченной.

— Иди посмотри на себя в зеркало:.. Я знаю, что ты этого хочешь, — сказал он.

Ей страшно хотелось заглушить, в себе эту вековечную женскую, жажду тщеславия, но вместо этого она немного отошла от зеркала, чтобы увидеть себя в полный рост. Чувствуя себя принцессой, она приподняла короткие волосы на шее и стала поворачиваться то в одну, то в другую сторону.

— Потрясающе, — его зубы сверкнули в обольстительной улыбке.

— Вы все еще не прощены, — сказала она, не переставая гладить мягкий шелк.

Он рассмеялся и поднял кандалы, лежавшие горкой возле постели.

— И поэтому тебе придется снова надеть свои драгоценности.

Спустя несколько дней Бренна отправилась в сопровождении Деймиана в восточную башню, чтобы найти Монтгомери и испросить его разращения прогуляться в город.

Во время ленча ей незаметно сунули записку от брата Гиффарда, назначившего ей встречу в городском соборе. Она придумала, что ей будто бы надо купить кое-какие принадлежности для своих занятий живописью, а еще зайти в собор, чтобы передать церкви свои картины на тему «Рождение Христа». Предлог был явно надуманным, поскольку они с этим старым хрычом епископом Хамфри терпеть не могли друг друга, но Монтгомери этого не знал.

Ей было больно, что надо спрашивать разрешения мужа сходить в город, но иначе было нельзя.

Приподняв юбки одного из новых платьев — из голубого шелка с разрезами на рукавах и на желтом чехле, — она стала спускаться вниз по лестнице. Она, наверное, выглядела бы неплохо, если бы не цепи.

Каждую ночь он освобождал ее от кандалов и доводил до исступления своими ласками, но днем, пока она занималась домашними делами, он опять надевал на нее цепи.

Это, конечно, ее раздражало, но сегодня при ней было отмщение: в деревянном футляре у нее были две миниатюры, на которых были изображены она и Монтгомери в минуты страсти. Бренна спрятала их между картинами религиозного содержания, предназначенных для передачи церкви. Миниатюры были значительно лучше тех, которые она написала раньше, так что она надеялась, что брат Гиффард сможет выручить за них неплохие деньги.

Их должно хватить на переезд в Италию.

Спустившись вниз, они прошли по узкому коридору, а потом еще по одной лестнице, которая вела в большую комнату, и попали в… хаос.

Монтгомери и двое его людей рылись в ящиках и опрокидывали столы и табуретки. По комнате, шурша крыльями и роняя перья, метался петух. Повсюду были разбросаны рубашки, халаты и нижнее белье — как уже чистое, так и приготовленное для стирки.

— Вы не должны этого делать, милорд! — кричала Дженнет. — Поймайте Роджера! Он напуган!

Роджер, любимый петух Дженнет, облетел прачечную и собирался опуститься на плечо Бренны, но был тут же схвачен одним из людей Монтгомери и выброшен в окно.

— Роджер! — закричала вслед напуганному петуху Дженнет. — Роджер! Вернись!

Но Роджер, отчаянно хлопая крыльями и роняя на землю красные и коричневые перья, полетел через поле с такой быстротой, словно за ним гнался дьявол.

— Ах! — Дженнет топнула ногой. — Смотрите, что вы наделали, милорд. Теперь я никогда не смогу его вернуть. А он был такой хорошей птичкой.

Посреди всего этого разгрома стоял Монтгомери с мечом в руках. На нем была простая голубая рубашка, штаны и сапоги. Одежда была, как всегда, идеально отутюжена, а сапоги начищены до невероятного блеска. С его плеча свисало какое-то женское белье — скорее всего жертва его битвы с петухом.

Бренна едва удержалась, чтобы не расхохотаться.

— Медведь, пойди и принеси обратно птицу этой хорошей женщины, — гаркнул Монтгомери, обращаясь к огромному однорукому мужчине с копной торчащих рыжих волос.