Хейвуд Смит - Любовник ее высочества

– Нет, нет. Грациозно! Не качайся, как неуклюжая корова. Вот так. – Сестра Жанна присела в реверансе так плавно и величественно, как клонится под порывом ветра высокий кедр.

Энни удивлялась, как эта угловатая женщина преклонных лет – не меньше сорока – могла так легко выполнять то, чем ей за несколько недель усиленных занятий никак не удавалось овладеть.

– Я стараюсь, сестра, но это все из-за дьявольских туфель. Они жмут, а из-за каблуков пол кажется покатым. Я едва могу ходить, не то что делать реверансы. – Она нахмурилась. – И еще эти дурацкие танцующие шажки, когда опираешься на одну ногу, покачивая другой.

Сестра Жанна с самого начала приходила на их занятия с видом мученицы, но сегодня она была более раздраженной, чем всегда.

– Вам, наверное, следует побольше времени совершенствоваться в искусстве грации, а не оправдывать свою неловкость.

Энни поджала пальцы в тесных туфельках.

– Как глупо со стороны, казалось бы, умных людей предпочитать такую неудобную и непрактичную обувь сандалиям или сабо.

Сестра Жанна смерила ее испепеляющим взглядом.

– Как это с вашей стороны умно, Энни. Почему бы вам не явиться ко двору в своих сандалиях и не объяснить им, как они ошибаются? Уверяю, все будут вам очень признательны. – Она шлепнула Энни по ногам тростью. – А кавалерам, несомненно, доставит удовольствие вид ваших ног в грубых чулках.

Разозлившись на откровенную насмешку, Энни, забыв благоразумие, задала вопрос, который терзал ее с первого же их занятия два месяца назад:

– А кто вы такая, сестра, что учите меня придворному этикету?

К своему удивлению, Энни могла бы поклясться, что в глазах сестры Жанны промелькнула искра уважения. Но ответила она резко:

– Кто я, вас совершенно не касается.

Волна сдерживаемого гнева обожгла шею Энни и прокатилась по телу.

– Напротив, именно это меня и касается. Что за манерам меня учат? Манерам знатной дамы или кого попроще? Откуда мне знать, подходят ли они для герцогини? А я ведь стану герцогиней, если выйду замуж за герцога, не так ли?

Неожиданно тонкие губы сестры Жанны тронула улыбка. Энни впервые увидела ее за те два года, которые сестра провела в монастыре.

– Прекрасно, Энни. Вы говорите, как настоящая герцогиня. Кажется, вы начинаете чувствовать себя знатной дамой и без моей помощи. Возможно, это в крови. Она должна заговорить.

Энни окончательно разозлилась.

– В самом деле? Я и не предполагала, что вы знаете, чья кровь течет в моих жилах.

– Не стоит говорить со мной об этом. Спрашивайте матушку Бернар. – На лице монахини вместо привычной надменности появилось лукавое выражение. – А еще лучше спросите у отца Жюля. Единственное, что я могу вам сказать, это что вы законная дочь герцога. Единственный его потомок. – Она ткнула Энни своей тростью. – Но не вздумайте кичиться этим. Происхождение – воля бога и родителей, а вовсе не ваша заслуга.

Остаток занятия Энни старалась быть послушной, потирая ушиб на руке. Казалось, сестре Жанне доставляет какое-то тайное удовольствие унижать ее. Сколько ей еще терпеть? Прежде чем снова присесть в реверансе, Энни злобно сверкнула глазами.

Ее внимание привлекло богато украшенное распятие на груди сестры Жанны. Крест впервые оказался повернут тыльной стороной, открывая надпись на полировке: «Моей сестре, моему сердцу. Людовик Тринадцатый».

Так кто же тогда сестра Жанна? И когда же она перестанет издеваться над ней?

Она услышала, как тонкая трость сестры Жанны со свистом рассекает воздух, и мгновение спустя ощутила жгучую боль в спине. Энни резко выпрямилась, из глаз брызнули слезы.

Монахиня скомандовала:

– Прекратите мечтать! Будем считать, мы все закончили. Сегодня утром я сказала матушке Бернар, что вы продвинулись насколько возможно. Я сделала что могла, учитывая, с кем я мучилась. – Продолжая сжимать деревянную трость, она уперлась руками в бедра. – А теперь бегом в кабинет к матушке Бернар. Она хочет вас видеть.

Что-то внутри Энни взорвалось. Холодно улыбнувшись, она пересекла комнату и остановилась в нескольких дюймах от пожилой женщины.

– В таком случае это вам больше не понадобится. – Она вырвала трость из рук сестры Жанны, одним быстрым движением переломила ее об колено и швырнула обломки в угол. – Прощайте, сестра Жанна. Молю бога, чтобы наши пути больше никогда не пересекались. – С чувством полного удовлетворения Энни грациозно повернулась и пошла к кабинету матушки Бернар.

– Садись, дитя мое. – Матушка Бернар указала на пустое кресло подле своего стола.

Повиновавшись, Энни метнула опасливый взгляд на дверь кабинета. Хотя она и не слышала позади в коридоре разгневанных шагов, она знала, что сестра Жанна не преминет рассказать матушке Бернар о ее бунте.

Но наказание за такое из ряда вон выходящее преступление явно откладывалось. Сестра Жанна не появлялась, а матушка Бернар была, казалось, всецело поглощена чем-то другим. Обычно живая и собранная, аббатиса не замечала ничего, перебирая содержимое шкатулки для писем. И не обращала внимания на Энни.

Энни немного подождала, но потом решилась:

– Вы зачем-то звали меня, матушка?

Матушка Бернар прикрыла глаза и неразборчиво пробормотала молитву, прежде чем ответить.

– Сестра Жанна считает, что ты достаточно подготовлена и рвешься занять свое место в мире. Отец Жюль с ней согласен. – Она сделала паузу и решительно сообщила: – Завтра ты уезжаешь в Париж с отцом Жюлем и сестрой Николь.

Энни не поверила своим ушам. Не может быть! Завтра! После долгих месяцев приготовлений она все-таки уезжает.

– Завтра на рассвете. – Настоятельница закашлялась. – Хотя твоя свадьба состоится только через несколько недель – полагаю, где-то в конце апреля, – на меня, как на единственную мать-воспитательницу, падает обязанность объяснить тебе некоторые вещи, касающиеся твоего замужества. – Она беспокойно ерзала в своем кресле. – Начнем с того, что, выйдя за эти стены, ты никогда, ни при каких обстоятельствах не должна до свадьбы оставаться наедине с мужчиной. Тут не должно быть никаких исключений.

Энни скрыла любопытство под видом невинного удивления:

– И даже с отцом Жюлем?

– Да, даже с ним. – Матушка Бернар уткнулась лицом в какие-то бумаги. – А что касается того, что будет после твоего бракосочетания… есть определенные… э… физические действия, которые ты, как добрая жена… э… обязана выполнять. – Ее щеки стали пунцовыми. Она вскочила с кресла и пошла к окну, бормоча: – Не знаю, почему Жюль заставляет меня объяснять! Меня послали сюда почти сразу после окончания монастырской школы. Что я знаю об этих мирских делах?

Настоятельница повернулась, крепко сцепив руки. Ее следующие слова были медленными и обдуманными: