Вера Крыжановская - Болотный цветок

— Марина, — прошептал барон, — выздоравливайте скорей! Всю свою жизнь я посвящу, чтобы сделать вас счастливой и искупить то зло, которое я причинил вам своим бессмысленным эгоизмом. Вы не знаете, как я вас люблю.

Лицо ее подернулось чуть заметным румянцем.

— Вы меня любите, Реймар? Ваши слова делают меня счастливой и мне страшно хочется жить… Но не такова воля Божия, я чувствую, что умираю. В такую минуту я без стыда могу сознаться, что тоже люблю вас…

Она захотела привстать, барон приподнял ее и, увлеченный страстью, горячо поцеловал.

Темные глаза Марины вспыхнули восторженной радостью; но волнение было, должно быть, слишком сильно, потому что голова ее откинулась назад, а глаза закрылись.

Безумный ужас охватил Реймара, и, он стал с силой трясти ее, вне себя крича:

— Не умирай!.. Живи!.. Я хочу, чтобы ты жила…

Привлеченная его громким криком, прибежала испуганная Эмилия Карловна и трясущимися руками стала приводить Марину в чувство. Вытолкав племянника за дверь, несмотря на его протест и неудовольствие, она послала за доктором, проводившим эту ночь в замке, и доктор нашел, что Марина только в обмороке, но остался при ней. Обморок перешел мало-помалу в глубокий сон, на теле выступила испарина, а поутру, осмотрев больную, старый врач сказал с улыбкой:

— Какое-то сильное волнение вызвало спасительный перелом, и я думаю, сударыня, что наша больная спасена. Пойду обрадовать генерала, который должен проснуться с минуты на минуту.

Недель шесть спустя Павел Сергеевич с Мариной, Эмилия Карловна и барон сидели в гостиной, рядом со столовой. Стоял чудный осенний день, и в открытую на балконе дверь веяло свежим, живительным воздухом.

После спасительного перелома выздоровление Марины шло хотя и медленно, но безостановочно.

В тот день, как она в первый раз встала с постели и ее кресло выкатили в гостиную, Павел Сергеевич вложил ее руку в руку барона. Помолвка, разумеется, держалась в тайне, и свадьба должна была быть отпразднована по окончании годичного траура.

Похудевшая и бледная, но очаровательная в своем траурном платье, Марина задумчиво сидела у стола; лишь по временам, когда она встречала взгляд жениха, глаза ее радостно вспыхивали, и на лице расцветала счастливая улыбка.

Заметив, что невеста не принимает участия в разговоре, барон нагнулся к ней.

— Вы грустите, Мара, — тихо сказал он. — На вас подействовало посещение склепа, видеть который вы так настойчиво, однако, хотели.

— Я не грущу, я просто задумалась о прошлом. Посещение склепа было моей обязанностью: граф застрелился, чтобы не драться с папой, а я еще ношу его имя; по меньшей мере, я должна была помолиться на могиле за упокой его души. И потом, воспоминание о Станиславе меня не пугает: даже в его кабинете, где он умер, я могу легко за него молиться. Вот об отце Ксаверии я подумать не смею без содрогания, и моей ноги никогда не будет в молельне графини.

Она провела рукой по лбу.

— Смейтесь, если хотите, но я до сих пор боюсь отца Ксаверия. Если я под вечер думаю о нем, мне чудится что вокруг меня все трещит, а из темных углов глядит его искаженное, страшное лицо. Брр! А что если его страждущий дух начнет и в самом деле здесь ходить?..

— Ах, дитя мое, не мучайте вы себя такими мыслями. Этот греховодник лежит в могиле и не смеет тревожить живых, — успокаивала ее Эмилия Карловна.

— И я не советую этому мерзавцу начинать свои ухаживания, а не то я наложу на него такое заклятие, что он своих не узнает, — весело засмеялся барон. — Кстати, я давно уже собирался сказать вам, Павел Сергеевич, что мне попал в руки крайне любопытный дневник отца Ксаверия.

— Где?… Когда вы его нашли? — заинтересовались все.

— Да в тот же день, как мы нашли ксендза в подземелье. Когда его подняли и унесли, мне пришло в голову обыскать слегка его нору, в башне, и можете себе представить, я еще на лестнице встретил панну Камиллу, у которой было то же, должно быть, намерение; но я не стесняясь приказал этой противной твари уйти, и она удалилась, кинув на меня злобный взгляд. А я поднялся, осмотрел все помещение и нашел, что его комната вовсе не походит на келью аскета. Но негодяй очень волновался, должно быть, отправляясь в свои похождения, потому что всюду был беспорядок; он даже забыл вынуть ключи из письменного стола. И вот, в маленьком шкафчике на стене, я нашел его дневник, который и унес.

Разбирать всю кипу бумаг, которыми был набит его стол у меня не было ни времени, ни охоты, а потому все забрал с собой посланный епископа. Во время болезни Марины я совсем забыл про это и только теперь, когда несколько успокоился, отыскал дневник и прочел. В нем чрезвычайно ярко освещено трагическое состояние его души и пожиравшая его «демоническая» страсть; но самое любопытное, это описанный им пророческий сон.

— Что же он видел? — заинтересовалась Марина.

— Я лучше прочту это место. Пророчество поразительное по своей точности, — сказал барон, уходя к себе за дневником.

Он скоро вернулся с толстой переплетенной тетрадью и стал перелистывать.

— Вот оно. Сон этот был у него в ночь после того, как он впервые увидел картину «Блуждающий огонек», которую привез Стах и предварительно поставил в галерее. Рассказав об ошеломляющем впечатлении, произведенном на него изображением Марины, он пишет:

«Какой ужасный кошмар преследовал меня сегодня ночью. Не приведи Бог, если это предвещание, которое несомненно сулит мне смерть. Во сне поразившая меня картина ожила: я видел перед собой настоящее болото и лес, а сам, как очарованный, стоял на берегу, не сводя глаз с волшебного видения, к которому меня влекло неудержимо. Я сознавал, что мне грозит смерть, если ступлю на болото, а рыцарь рядом со мной не шевелился; но притягивавшая меня сила превозмогла все. Я бросился в мутную воду, и все глубже, и глубже уходил в липкую, тягучую тину, но я приближался к блуждающему огоньку, который витал передо мной, как легкий, колеблемый ветром туман. Наконец я достиг цели и собрался прижать к груди чарующий призрак, но видение растаяло в моих руках.

Я увидел перед собой лишь искаженные злобной усмешкой уста скелета, который разразился зловещим хохотом.

В ту же минуту крест, сиявший над головой рыцаря, ударил меня по голове с такой силой, что я почувствовал как затрещали черепные кости, а я погрузился в топь.

Болото залило меня, и я потерял сознание…

Проснулся я, обливаясь холодным потом; грудь давило, и целый день мне не стряхнуть было впечатления зловещего сновидения».

— Не правда ли, что рассказ странный и доказывает, как будто что дух человека может иногда прозревать грядущее, — закончил барон и, обернувшись к Марине, добавил, лукаво улыбаясь: