Вера Крыжановская - Болотный цветок

Она сложила бумагу и позвонила.

— Эту телеграмму надо поскорее отправить, вот вам десять франков. А потом ложитесь спать; я еще буду писать и разденусь сама.

Рассеянным взглядом проводила она уходившую горничную и несколько мгновений смотрела на закрывшуюся уже дверь, а потом перевела, по привычке, глаза на передний угол, но там было пусто.

Марина только у себя повесила образ и зажигала перед ним лампаду.

Надежде Николаевне стало досадно на себя за свое малодушие, и она сердито отвернулась. Ведь она же не верит ни в Бога, ни в черта и не допускает, что молитва может быть услышана или исполнена…

Даже в эту минуту, когда она собралась в далекий неведомый путь, ожесточенная душа была нема, в сердце не нашлось ни одного порыва.

Наоборот, по ее убеждению, в ее погибшей жизни и испытанных страданиях повинно было Небо.

Она вздрогнула, и холодная дрожь пробежала по телу. Не совесть ли шевельнулась у нее в этот страшный, роковой час и шепнула ей грустную истину? Но она быстро провела рукой по лицу, словно желая отбросить слабость.

Дверь она решила оставить открытой, не желая, чтобы был шум и чтобы полиция ломилась к ней в комнату; ее смерть должна казаться делом случая.

Она решительно подошла к шкафу и вынула флакон с морфием; сделав себе смертельное впрыскивание, она все прибрала на место, постепенно разделась и легла.

Свинцовая тяжесть стала овладевать ее телом.

— Прощай, моя бедная Мара… Впрочем, для тебя и Станислава это, может быть, счастье, что я покидаю вас. Он-то, по крайней мере, меня скоро забудет, — думала она, закрывая глаза и отдаваясь охватившей ее сладостной дремоте…

Марина вернулась к себе в тревожном настроении: мать показалась ей странной, и смутная грусть сдавила ей сердце. Горячо помолившись, она легла в постель и вдруг разрыдалась; однако горькие и горючие слезы, которыми разрешилась ее тоска, облегчили ее, и она заснула крепким, но тяжелым сном.

Проснулась она поздно и кончала одеваться, когда Фаншетта, бледная и с искаженным от ужаса лицом, влетела к ней в комнату.

— Скорей, скорей, барышня, идите к мамаше. С барыней что-то случилось, и я уж послала за доктором, — бормотала она, задыхаясь.

Марина побледнела и кинулась в комнату матери, где та неподвижно лежала на подушках.

Дочь звала ее и трясла, чтобы привести в чувство, но все было напрасно. Скоро явился доктор и, осмотрев Адаурову, заявил, что она умерла. Марина без чувств упала на ковер.

Известие о внезапной смерти Надежды Николаевны переполошило весь дом. Эмилия Карловна и барон Реймар с глубоким сочувствием отнеслись к ужасному положению бедной Марины, решив поддержать ее и помочь, чем могли.

Из уважения к бедной девушке Эмилия Карловна решила не удалять тело матери, как это сделали бы у других, а указала отдельную комнату, которую обтянули черным и поставили в ней катафалк. Покойная, одетая в белое платье и вся усыпанная цветами, лежала в гробу, точно чудное мраморное изваяние.

Бледная, но без слез, Марина молча стояла на коленях у гроба и не сводила отчаянного взора с неподвижного лица усопшей: она больше любила свою мать, бросившую ее без поцелуя, без единого слова на прощанье, чем сама была любима. Но не о том, что мать мало ее любила, думала она в эту минуту; она только чувствовала горе разлуки и давившее ее сознание полного одиночества.

В этом положении нашел ее барон несколько часов спустя. Он остановился у порога и задумался об умершей.

Закованная в эгоизм, та не вдумывалась в свои поступки и не разбиралась в них; заглохшая совесть не указала ей даже в последнюю минуту, что она не одна на тернистой житейской дороге, и что у нее есть ребенок, которому она обязана была посвятить всю свою любовь и служить примером. Она же преступно разбила свою жизнь, проматывала состояние и в разгуле искала забвения. Как легкомысленно и непристойно она жила, так и умерла, лишь бы избегнуть последствий собственного сумасбродства…

С чувством глубокого сострадания и восхищения глядел барон на Марину, которая в своем белом платье, воздушная, словно видение, застыла в неутешном горе, точно надгробный гений.

Она не заметила, как подошел к ней барон, и лишь когда он тронул ее за руку, она вздрогнула и подняла на него глаза.

— Тетя просит вас сойти к нам. Пойдемте. Здесь вы ничем не можете помочь, а одиночество на вас удручающе действует, — сказал он спокойно и помог ей подняться.

Она послушно встала:

— Как вы и ваша тетя добры ко мне; а ведь, кто же я — посторонняя, чужая вам, — тихо сказала Марина, превозмогая охватившую ее нервную дрожь.

Аромат цветов, смешанный с запахом карболки, сделал воздух в комнате удушливым.

Барон взял со стула белый платок и накинул ей на плечи.

Коллеони встретила ее внизу и нежно обняла.

— Вы побудете у меня, дорогая, и я сейчас распоряжусь устроить вас в моей комнате. А после обеда, как хотите, а я вас уложу — вам необходимо отдохнуть. — И добрая старушка отправилась распоряжаться устройством своей дорогой гостьи.

— Желаете-ли вы, Марина Павловна, известить кого-нибудь из близких о случившемся? Я к вашим услугам.

— У меня нет никого из близких, — с грустью в глазах ответила она.

— А ваш отец?

— Я не знаю, где теперь папа; да и захочет ли он взять меня, так как он вторично женат.

Она задумалась на минуту и наконец с видимым усилием сказала:

— У меня есть к вам просьба, барон.

— Пожалуйста, располагайте мною.

— Мне надобно узнать, не осталась ли мама кому-нибудь должна и, между прочим, графу Земовецкому. Я знаю, ей вчера не везло в игре, и, может быть, он ссудил ее деньгами; так вот я хочу покрыть этот долг. Будьте добры, спросите его. Он, кажется, ваш родственник?

— Да. Станислав мой двоюродный брат и, как только я его увижу, непременно спрошу, не было ли счетов между ним и вашей матушкой.

— Потом, мне хотелось бы узнать, что будут стоить приличные похороны и памятник. У меня в распоряжении несколько тысяч франков, мамины бриллианты и мои золотые вещи; я надеюсь, что этого хватит на расходы.

У Марины появились на глазах слезы.

Разговор прервало появление Эмилии Карловны, которая пришла сказать, что портниха ждет, и увела Марину заказывать траурное платье.

Так прошло время до обеда, после которого хозяйка уложила спать бледную и изнуренную Марину.

Вечером явился граф Земовецкий. Это был красивый и представительный молодой еще человек с прекрасными манерами; только усталая пресыщенность, которой от него веяло, видневшиеся кое-где на лице преждевременные морщины, да просвечивающая лысина свидетельствовали, как широко он пользовался жизнью.

Внезапная смерть Адауровой служила, понятно, темой разговора барона, и Станислава.