Вера Крыжановская - Царица Хатасу

Внезапная краска залила лицо начальника. Жестом приказав рабам удалиться, он подвел Кениамуна к столу и заставил его сесть.

— Говори, — коротко бросил он, придвигая ему кубок с вином.

— Вчерашний вечер я провел у благородной Роанты. Мы говорили о тебе. Она жалела, что ты избегаешь ее дом, и велела передать тебе, что она больна и что ты доставил бы ей большое удовольствие, если бы навестил ее. Ты сам понимаешь, что означает подобное приглашение, — закончил он с многозначительной улыбкой.

— Поистине, ты являешься вестником счастья, будь уверен, я отплачу тебе за это, — ответил тот со сверкающим взглядом. — Не выражайся так таинственно, да и какая может быть связь между твоим горем и внезапной переменой Роанты. Она ведь была покорена этим ослом Мэной, да уничтожит его Ра! Я ожидал известия об их бракосочетании, а ты приносишь мне жизнь и надежду. В чем же тут дело? Ну же, будь откровенен! Клянусь честью, не выдам твоей тайны.

— Если ты даешь мне слово не передавать ничего, то я расскажу все, что произошло во время нашего разговора.

И не пропуская ничего, он передал весь разговор.

— Теперь понимаешь, что узнав о подобных вещах, она совершенно исцелилась от своей слабости к Мэне. И убедилась, что ее омрачил злой дух, когда она предпочла его такому благородному и уважаемому человеку, как ты. «И если он еще любит меня, — сказала она, — то я счастлива исправить свою несправедливость в отношении его. И скажи, чтобы он доставил мне удовольствие и посетил меня».

— Сегодня же пойду и надеюсь, что она не долго заставит меня ждать счастья, — сказал сияющий Хнумготен. — Но кто бы мог подумать, что Мэна окажется таким канальей, — он сплюнул. — Еще раз спасибо тебе, и я уверен, скоро докажу, что моя благодарность не пустые слова. Теперь же осуши бокал за здоровье прекрасной женщины Фив.

Когда через полчаса Кениамун покинул казармы, на губах его блуждала злобная и торжествующая улыбка.

— А, благородный Мэна, — бормотал он, — я отомщу тебе за оскорбление. Не раз еще ты вспомнишь пир, на котором обошелся со мной с таким презрительным пренебрежением.

Была еще ночь, но бледный луч луны и свежий ветерок, подувший с реки, уже предвещали приближение рассвета, когда закрытые носилки, несомые четырьмя неграми, покинули дворец Пагира и направились по молчаливым улицам столицы к храму Гаторы. В носилках сидела Нейта и старая служанка. Девушка была бледна и печальна, большие влажные глаза ее были устремлены в пространство, и она, казалось, не замечала ничего вокруг. Она стремилась найти поддержку у ног могущественной богини. Нейта с детства оказывала ей особенное предпочтение.

Носилки остановились у храма. К ним подошел старик — сторож, сидевший перед дверьми. Узнав девушку, он поклонился.

— Я хочу помолиться. Впусти меня, Хамус, — сказала она, протягивая ему кольцо серебра.

Обрадованный старик проводил ее до самого входа. Она вошла вместе со служанкой.

В галерее девушка откинула вуаль и, преклонив колени, стала горячо молиться. Конвульсивные рыдания сотрясали ее, и слезы ручьями текли по щекам. И поглощенная своей молитвой, она даже не подозревала, что какой — то мужчина, скрытый мраком галереи, с любопытством и сочувствием наблюдает за ней.

Длинная белая одежда и бритая голова мужчины означали, что это был жрец. Скрестив руки, он прислонился к колонне и не сводил глаз с очаровательного лица девушки, освещенного лампой.

«Кто бы это мог быть? — думал он. — Такая молодая, красивая — и в таком страшном отчаянии. Может быть, она потеряла любимое существо, и я буду в состоянии ее утешить?»

Медленно и бесшумно приблизился жрец к молившейся девушке и встал у нее за спиной. Теперь было видно, что это молодой человек, высокого роста. Его бледное лицо отличалось чудной красотой. Бархатистые глаза и тонко очерченный рот выражали глубокую меланхолию. Он стоял неподвижно, глядя с любопытством и восхищением на прекрасное создание, стоявшее перед ним на коленях. Затем, наклонившись вперед, он слегка дотронулся до ее плеча.

Нейта вздрогнула и обернулась. С минуту она, как очарованная, смотрела на склонившееся к ней спокойное и приятное лицо, а потом проронила:

— Ты божественный гонец Гаторы, которого посылает мне богиня, тронутая моим отчаянием?

— Я один из простых служителей могущественной богини, причисленный к этому храму. Я такой же смертный, как и ты, девушка, — ответил жрец грустным мелодичным голосом. — Видя твои слезы, я подошел спросить, не могу ли я чем — нибудь облегчить твое горе?

Нейта жадно слушала его, пытливо всматриваясь в каждую черту этого лица, казавшегося ей необыкновенно знакомым. Где она видела эти глубокие мечтательные глаза и слышала этот гармоничный голос, заставлявший дрожать каждую струну ее души? Память ее молчала, но какое — то могущественное и незнакомое чувство заставило всю кровь прилить к сердцу, внушая ей доверие к молодому жрецу. Никогда еще она не чувствовала такой потребности открыть свою душу. Под влиянием этого чувства она воскликнула, протягивая к нему руки:

— Служитель Гаторы, да, я доверяю тебе все, что угнетает мое сердце. Твой совет просветит меня. Но прежде всего узнай, кто я. Мое имя — Нейта. Я дочь Мэны, советника фараона Тутмеса I. Мой отец сопровождал его во всех походах и командовал царским станом. Со времени его смерти я с братом живу у дяди Пагира, о котором ты, быть может, слышал, так как он состоит начальником царских конюшен.

В кратких словах она рассказала ему про свою жизнь, про заложенную мумию и про жертву, которой требуют от нее для спасения семейной чести.

— Ради памяти моего бедного отца я должна выйти замуж за ненавистного человека, но я отомщу! — пламенно закончила она.

Жрец выслушал ее с глубоким вниманием.

— Велико испытание, ниспосланное тебе богами, благородная дочь Мэны, — с важностью сказал он. — Но я должен сказать тебе, что бессмертные принимают жертву только тогда, когда она приносится от чистого сердца. Ненависть же ни в коем случае не следует примешивать к такому священному союзу, как брак.

С необыкновенным увлечением и убедительностью он описал девушке, какое величие заключается в принесении себя в жертву за другого и какое спокойствие и удовлетворение черпают, живя в строгой добродетели.

Нейта позабыла и Кениамуна, и своего жениха. Она видела только говорившего с нею молодого жреца, слышала только его дрожащий и мелодичный голос. Для нее, опьяненной настоящим, не существовало ни прошлого, ни будущего.

Продолжая беседовать, молодые люди приблизились к выходу. Луч солнца, упавший на порог, заставил вздрогнуть жреца.