Кэтрин Коултер - Невеста-наследница

— Вот и прекрасно, значит, теперь ты перестанешь лезть не в свое дело.

— О нет, вовсе нет. Если ты откажешься дать мне еще денег, я просто буду молча улыбаться местным лавочникам и не стану мешать миссис Ситон, как и раньше, услаждать их слух рассказами о том, как ты, охотник за приданым, сумел ловко подцепить богатую наследницу.

— Что? Ты сказала: «как и раньше»?

— Вот именно. Миссис Ситон очень нравится снова чувствовать себя важной персоной. Она даже искренне привязалась ко мне, поскольку я — неиссякаемый источник денег. Завоевать ее благорасположение оказалось очень просто.

У Колина было такое чувство, будто он нечаянно забрел в трясину и тонул в ней без всякой надежды на спасение.

— Я поговорю с ней и велю ей держать язык на привязи!

Он знал, что проиграл и что эта попытка вернуть себе хотя бы видимость прежней безраздельной власти в доме — не более чем жалкая потуга. Но все равно его жена могла бы смотреть на него без этой довольной ухмылки. Колин вздохнул и переменил тему разговора:

— По правде говоря, я приехал домой, чтобы повидать тебя. Ну и детей, конечно. Ты все-таки постарайся завоевать их симпатию.

— В таких делах детей нельзя торопить. Филип и Далинг — не исключение. И я вполне довольна тем, как развиваются наши отношения.

— Джоан, тебе же только девятнадцать, а не девяносто девять! А послушаешь тебя, так можно подумать, будто ты знаешь о детях все, что только можно.

— Еще бы мне не знать. Я на собственном опыте убедилась, что дети непредсказуемы, упрямы, капризны и невероятно изобретательны. Но злоба и враждебные чувства мало им свойственны. Кстати, мне было бы легче завоевать расположение твоих детей, если бы ты остался и помог им понять, что их мачеха — милейшая женщина.

— Я еду в графство Клэкмэннэн, чтобы проследить за покупкой овец. А другой скот я куплю в Бервике. Домой я вернусь, когда куплю всю нужную мне скотину и либо убью Роберта Макферсона, либо сочту, что он не виновен.

Синджен посмотрела на него и, помолчав, сказала:

— В кабинете тебя ждут списки того, что нужно сделать для арендаторов поместья, которые я составила, когда навещала их дома. Полагаю, ты захочешь с ними ознакомиться?

Колин опять принялся ругаться, но она больше ничего не сказала, а только молча прошла за пахнущую затхлостью китайскую ширму и переоделась в ночную рубашку.

Утром он уехал, когда она еще спала.

Услышав, как огромные настенные часы на первом этаже пробили двенадцать, Синджен улыбнулась. Вот и полночь. Стало быть, теперь осталось уже недолго ждать.

Она не ошиблась. Не прошло и десяти минут, как раздалось тихое царапанье, как будто за панелями скребли коготками крысы. Затем послышались знакомые душераздирающие стоны и лязг цепей.

Синджен очень медленно села на кровати и мысленно сосчитала до пяти. После этого она издала вопль, полный такого ужаса, что даже сама испугалась:

— О, пожалуйста, перестань, оставь меня! О, силы небесные, спасите меня, спасите!

Затем она по примеру невидимого призрака жалобно застонала.

— Я не могу этого вынести, — стонала она. — Мне придется покинуть этот ужасный дом. О, Жемчужная Джейн, не надо, не надо!

Наконец царапанье, стоны и лязг цепей смолкли. Когда часом позже Синджен встала с постели, она улыбалась до ушей.

Филип беспокойно ерзал во сне. Ему снилась большая форель, которую он поймал на прошлой неделе в озере Лох-Ливен, когда они с Коротышкой Мердоком ходили на рыбалку. Во сне эта форель становилась все крупнее и крупнее, пока рот у нее не сделался огромным, как дверной проем. Коротышка Мердок потрепал его за шею, говоря, какой он отличный рыбак, и голос у него был тихий, а потом стал еще тише…

Но тут он вдруг ясно понял, что и пальцы, касающиеся его шеи, и этот тихий голос принадлежат вовсе не Коротышке Мердоку. Форель внезапно исчезла, и он снова лежал в своей кровати — но он был не один!

Он снова почувствовал, как чьи-то пальцы легко коснулись его шеи, и тихий-тихий голос произнес:

— Ты умный мальчик, Филип, умный и добрый. О да, ты хорошее дитя.

Филип рывком сел на кровати и увидел, что около него, протягивая к нему руку, стоит мертвая женщина.

У нее были длинные, почти белые волосы и свободное белое платье. Она была молодой и красивой, но очень страшной. Ее простертая рука находилась всего в нескольких дюймах от его лица, и эта мертвая рука с длинными мертвыми пальцами была еще белее, чем ее платье.

Филип сглотнул и завопил что было мочи. Он схватил край своего одеяла и натянул его себе на голову. Это просто кошмар, говорил он себе, это его воображение превратило пойманную форель в привидение, только и всего — однако он зарывался все глубже и глубже в толстую перину и держался за одеяло так крепко, словно от этого зависела его жизнь.

Тихий голос заговорил с ним снова:

— Филип, я Новобрачная Дева. Твоя мачеха говорила тебе обо мне. Я защищаю ее, Филип. Твоя Жемчужная Джейн боится меня. И ей не нравится, как ты и Далинг пытаетесь испугать Синджен, чтобы выжить ее из дома.

Затем голос смолк так же внезапно, как и раздался. Филип лежал не шевелясь. Поскольку под одеялом было мало воздуха, он проделал в перине маленькую канавку, выходящую на край кровати. Он лежал и, тяжело дыша, со страхом ждал, что произойдет дальше.

Только на рассвете он решился осторожно высунуть голову из-под одеяла. В спальню просачивался слабый утренний свет. Вокруг не было видно ничего и никого. И никаких следов Новобрачной Девы.

Синджен продолжала заниматься своими обычными хозяйственными делами; при этом она сохраняла самый безмятежный вид и мило улыбалась, хотя порой ей ужасно хотелось, чтобы тетушка Арлет упала в глубокий-преглубокий колодец и обратно не выбралась. Колина уже не было четыре дня, и время от времени ее охватывала такая злость на него, что ее всю трясло.

Ей хотелось бросить все и поехать в Эдинбург. А может быть, он сейчас в графстве Клэкмэннэн или в Бервике? Черт бы его побрал.

В то утро, ближе к полудню, в замок Вир наконец прибыли ее чемоданы и кобыла Фанни — их доставили три конюха из Нортклифф-Холла во главе с Джеймсом, старшим конюхом. Синджен запрыгала от радости, как малый ребенок. Она была в таком восторге, что даже поцеловала Джеймса и обняла остальных трех конюхов. Джеймс сказал, что в Нортклифф-Холле все благополучно, все здоровы, включая ее матушку, вдовствующую герцогиню Нортклифф, которая, правда, несколько удручена, поскольку теперь ей стало некого наставлять на путь истинный.

Джеймс отдал Синджен письма от ее семьи, перехватил взгляд Далей, которая пялилась на него так, будто он был наследным принцем, и с видимым удовольствием принял предложение заночевать в замке.