Кэтрин Коултер - Невеста-сорванец

При виде ответной улыбки Девлина Джеймсу до смерти захотелось всадить кулак в это бледное смазливое лицо.

— Может, уделите мне еще один вальс, немного позже? — спросил Девлин, вполглаза наблюдая за Джеймсом.

— О да, с удовольствием, — согласилась девушка, поворачиваясь к Джеймсу. Тот, нахмурясь, наблюдал, как Девлин исчезает в толпе. — Что все это значит, Джеймс? Ты был груб с Девлином. Он ничего такого не сделал, только танцевал со мной и развлекал, как мог.

Но Джеймс не ответил, глядя куда-то вдаль, поэтому Корри предоставилась прекрасная возможность вволю рассмотреть его.

Если она выглядела на редкость хорошо, Джеймс казался сошедшим на землю полубогом. Каждая черта его лица была словно выписана великим художником.

Глаза в сиянии свечей бесчисленных люстр казались густо-фиолетовыми.

— У тебя галстук сбился, — шепнула она, беря его под руку и глядя не на него, а на стайку девиц, направлявшихся к ним. О Господи, что, если они растопчут ее и увлекут Джеймса за собой?

Они остановились, только когда Джеймс вывел ее в центр зала.

— Я бы попросил тебя поправить галстук, — пробормотал он, — но, боюсь, ты вряд ли владеешь этим искусством.

Ей хотелось обругать его, поцеловать, а может, даже повалить на пол и укусить за ухо, поэтому она принялась дергать за галстук и так и этак, делая вид, что расправляет его.

И все это время Джеймс смотрел на нее со странной улыбкой.

— Прелестное платье. Полагаю, мой отец выбрал фасон и ткань?

— О да, — обронила она, не сводя глаз с чертова галстука, который никак не хотел приходить в прежнее, нормальное состояние.

— Предполагаю также, что отец посчитал вырез слишком низким?

— Да, он долго скрежетал зубами и заявил, будто вырез настолько огромен, что едва не доходит до колен, и хотел поднять его повыше, как он обычно делает с платьями твоей матушки, но тут вмешалась мадам Журден, указав, что он не мой отец и что столь странная мания закрывать женский бюст не выдерживает никакой критики.

Корри оставила в покое окончательно измятый галстук и легонько провела кончиком пальца от его плеча вниз.

— Прекрасная ткань, Джеймс. Почти такая же, как моя.

— О нет, этого быть не может. Ну что, мой галстук теперь в порядке?

— Естественно.

— Я полагаю, ты научилась вальсировать?

— Но ведь тебя не было рядом, чтобы меня научить.

— Нет. Пришлось ехать в Лондон. У меня были здесь дела.

— Какие именно?

— Тебя это не касается.

Он обвил рукой ее талию, коснулся спины, и она чуть не выпала из своих туфелек.

— Повнимательнее, Корри, — велел он, как только заиграла музыка. Джеймс закружил ее, и она едва не лишилась сознания от волнения и блаженства.

— О, как замечательно! — засмеялась она, а Джеймс продолжал вести ее по паркету, и широкая юбка развевалась, а белое так красиво смотрелось на фоне его черных брюк!

Она уже задыхалась, когда он наконец замедлил темп.

— Джеймс, — едва пробормотала Корри, — пусть ты и не способен ни на что полезное, все же, нужно признать, вальсировать умеешь превосходно.

Он улыбнулся прямо в это сияющее лицо, с которого давно облетела рисовая пудра. Лицо, которое он знал не хуже собственного. Вот только груди… груди увидел впервые.

Одна длинная прядь почти выбилась из прически.

— Продолжай двигаться, только помедленнее, — не раздумывая велел он, осторожно возвращая деревянные шпильки на прежнее место и закрепляя одну из полудюжины белых роз. — Ну вот, теперь все как надо.

— Откуда… откуда ты знаешь, как укладывать женские волосы? — растерянно спросила Корри.

— Ты, кажется, и впрямь считаешь меня неотесанным болваном? — удивился он.

— Ну, я тоже не сельская дурочка, однако ни за что не сумела бы сделать это так же хорошо, как ты.

— Ради Бога, Корри, была же у меня какая-то практика!

— На ком же ты практиковался? Лично я никогда не просила укладывать мои волосы!

Джеймс шумно втянул в себя воздух. Нет, с подобным в своей мужской взрослой жизни он до сих пор не сталкивался! Вот девушка. Ее он знал целую вечность, и вдруг она превратилась в юную леди, с которой следует обращаться по-другому.

— Нет, ты всегда заталкивала косу под шляпу или оставляла болтаться на спине. И что я должен был делать?

— Могу я узнать, на ком ты практиковался?

— Повторяю, это не твое дело. Впрочем, так и быть, могу сказать, что знал женщин, чьи волосы время от времени требовалось приводить в порядок.

Корри нахмурилась, все еще не понимая истинного смысла его слов. Он вдруг выпалил, не в силах оторваться от созерцания ее груди:

— Вижу, ты успела разбинтоваться.

Корри чуть выгнула спину, почти прижавшись грудью к его груди.

— Говорила же я, мой бюст не хуже, чем у других.

— Да, по-видимому.

— То есть как это по-видимому? — возмутилась девушка. — Сама мадам Журден похвалила мой бюст, когда твой отец привел меня к ней.

Не зная, что на это ответить, Джеймс снова стал кружить ее по паркету, смеясь над попытками других пар поскорее убраться с их дороги.

И тут музыка смолкла.

Джеймс опустил глаза и увидел, что Корри готова разрыдаться.

— Что с тобой?

Она громко сглотнула и шмыгнула носом.

— Это было так чудесно. Хочу еще танцевать. Сейчас.

— Хорошо, — согласился он, подумав, что два танца подряд не вызовут осуждающих взглядов, тем более что они с Корри почти родственники. Заметив четверку молодых особ, решительно надвигавшихся на них, он поспешно взял Корри под руку и увел туда, где уже собирались пары для следующего танца.

— Клянусь, что каждое платье в этом необыкновенном зале либо белого цвета, как мое, либо розовое, голубое или пурпурное.

— Сиреневое. Сиреневый гораздо светлее.

— А как насчет фиолетового?

— Я сказал бы, что фиолетовый — самый красивый в мире цвет.

Корри прикусила губу, признавая, что укол попал в цель, и промямлила:

— Так что голубое платье тети Мейбеллы оказалось бы вполне уместным…

— Не совсем, но почти.

У Джеймса руки чесались дотронуться до вершинок ее грудей, до белоснежных плеч, но он сдержался и тихо спросил:

— И сколько ведер потребовалось?

— Что? Ах да, примерно полтора ведра крема. Сначала дядюшка Саймон жаловался, что от меня невыносимо несет лавандой, но тетя Мейбелла возразила, что без этого не обойтись, если я хочу скатиться с полки и упасть в брачную корзинку.

— То есть ни один мужчина не захочет чешуйчатую жену?

— Я пробыла здесь пять дней. И позволь заверить, что еще не встретила мужчину, на суд которого хотела бы представить свою чешую.

— И многих ты встретила? — засмеялся он.

— Ну… этим вечером я танцевала не меньше чем с полудюжиной, нет, с семерыми, если считать лорда Девлина. Разумеется, теперь к этому списку присоединишься и ты. Немаленькое число, верно? Надеюсь, ты не считаешь меня неудачницей?