Бетина Крэн - Рай по завещанию

Иден выпалила этот монолог на одном дыхании, голос сорвался, слезы побежали по щекам. Рэм протянул руку, но она отстранилась, шепча, чтобы он оставил ее в покое. Но Рэм прижал жену к себе, сопротивление Иден было недолгим, ослабленное слезами и тоской по доверию любимого.

Рэм коснулся губами ее щеки, осушил слезы с закрытых глаз. Нет, он не в состоянии жить без нее. Губы ощущали соль слез и сладость рта. Он жаждал Иден, ее нежности, преданности. Страсть избавила от жаркой истомы, он сжал ее в объятиях еще крепче.

– Иден… я люблю тебя.

Не «я верю тебе», не «я хочу тебя» или «ты мне нужна». Иден почувствовала, что эти слова вырвались из самой глубины души. В них звучали страсть и решительность.

– О, Рэм… – прошептала она, обняв его за шею. – Пожалуйста, верь мне. Верь, я люблю тебя так… что ты можешь доверить мне свою любовь.

Его плечи вздрогнули под ее нежными пальцами. Рэм подхватил жену на руки, понес к кровати.

Балдахин отбрасывал тень на лицо Рэма, скрывая его выражение. Иден трепетала от новой боли – она желала не только его любви, но и доверия, зная своего страстного, необычного мужа. Несмотря на страсть, где-то в глубине души затаился лед неодобрения и недоверия, который ей еще нужно растопить. Иден прижалась к Рэму. Он перестал ласкать ее обнаженные плечи и замер.

– Я хочу знать, – прошептала она, стараясь унять жаркое дыхание. – О чем ты думаешь?

Мускулы тела Рэма напряглись, он немного помолчал, прежде чем ответить.

– Я думаю, – голос был чувственным, страстным, – как я люблю твою грудь, особенно теперь, когда соски стали больше и темнее, – он коснулся их. – И эту впадинку посередине, где так хочется укрыться, – язык следовал за словами. – И твою шелковистую кожу… Мое тело горит от желания быть с тобой, Иден, и единственный путь погасить огонь – войти в мягкое влажное тело. Я знаю, ты готова…

– Нет, – она в отчаянии сглотнула слюну, стараясь сохранить благоразумие. – Пожалуйста, не так. Глубже! Еще!

– Еще… – повторил он, чувствуя ее желание. Он явно теряет что-то… он не должен… подчиняться соблазнительному ритму ее тела.

– Бог знает, я люблю тебя, женщина!

– И ты хочешь любить меня, Рэм? – она вздрогнула, в ожидании, полная надежд и увидела, как красноватое мерцание углей в камине отразилось в его глазах, те стали фиолетовыми. Иден не подозревала, что видит не только меняющийся цвет глаз, но и то, как меняется сам Рэм, его душа.

– Хочу, – выдохнул он. – О, Иден, как я хочу любить!

Рэмсей вздрогнул, чувствуя, как старые принципы, ценности, потребности исчезают, оставляя чистой душу – плодородную и готовую любить. С каждым поцелуем, каждой лаской все его существо обретало новую жизнь. Самое главное в мире – он и она, любящие друг друга.

Что исчезает? Что ускользает от него? Исчезает гнев, необоснованный страх. Своей любовью Иден избавляет его от боли.

– Я люблю тебя, Рэм.

Он чувствует это не только разумом, но и всем телом. Иден боролась, затем сдалась, сопротивлялась, затем полюбила. Она – дочь Констанции Марлоу – сама нашла путь, как принять его, Рэма Маклина – мужчину, спутника жизни, друга. Иден изгнала его демонов нежностью, лаской, заботой. И в момент победы сложила у его ног свою любовь. Откуда же сомнение, если она принадлежит ему?

Иден смотрела в лицо мужу. Увидев, как он замер, затаила дыхание, ощутив необыкновенную радость, словно моряк, увидевший долгожданную землю. Затем зашептала слова любви, которые и стали гимном его перерождения. Их тела задвигались в ритме, старом, как мир, и новом, как рождение. И величайший миг счастья потряс обоих. Еще никогда их телесная любовь не знала такого совершенства. Никогда еще Иден не ощущала, какое чудо – отдавать себя без остатка и получать в ответ тело и душу любимого.

Изможденные, они утомленно улыбались, распростертые на кровати, их души были вместе, хотя тела не касались друг друга.

На следующее утро, когда Рэм обрел возможность здраво рассуждать и осознал необходимость соблюдать приличия, был уже полдень. Супруги спустились вниз.

Иан Барклей еще утром выразил свою признательность хозяевам и уехал. Ни Рэм, ни Иден не вспомнили о нем до тех пор, пока леди Леонора не сообщила о торопливом отъезде Барклея.

Супруги, взявшись за руки, бродили по замку, обменивались многозначительными взглядами, и их вид весьма раздражал общество.

Гаскелл тоже глянул на молодых, испытывая двоякое чувство – восхищаясь мужественной галантностью Рэма и тревожась, что все его переживания направлены на одну-единственную женщину – жену. Гаскелл передернул плечами, удивляясь своему отпрыску, столь не похожему на него самого. Парню предстоит еще немало трудностей. К тому же он должен загладить свою вину – стоит только вспомнить их первые дни в Скайлете!

Маклин решил посмотреть, что делает Карина. Как ни странно, он ощутил гордость за дочь, но был несколько уязвлен тем, что вокруг нее увиваются молодые парни. Конечно, Карина – его дочь, и все они это чувствуют, пошляки. Ее честь – всем известный факт, значит, здесь ничего не дается так просто. Гаскелл ухмыльнулся. Но его усмешка тут же погасла при мысли, что нет ничего более привлекательного, но и более вызывающего ярость, чем девичья честь. Ему было странно видеть подобное качество в собственной дочери, и резко развернувшись, он направился к конюшне Хендерсонов. Если сравнивать женщин и лошадей, то последних легче понять и снискать их расположение.

Джеймс глубоко вздохнул, поглаживая волосы, затем пошел искать Карину. Нежная материя ее платья с высокой талией поблескивала в солнечном свете, проникающем в галерею сквозь высокие окна. Волосы девушки казались светящимся нимбом. Когда Джеймс подошел к Карине, он уже почти забыл, что собирался сказать.

– Я… вы… не хотите покататься со мной, мисс Грэм? – наконец вспомнил он. – У Хендерсонов великолепные лошади.

– Джеймс, – его имя на ее устах заставило вздрогнуть. – С удовольствием. Но я должна переодеться.

Ее ресницы вздрогнули, когда она взглядом указала на свое соблазнительное платье. У Джеймса пересохло в горле, он смог только кивнуть. Карина направилась в свою комнату, но обернулась и встретилась взглядом с его горящими лазами.

– Встретимся у конюшни.

Джеймсу потребовалось не менее десяти минут на свежем, довольно прохладном воздухе, чтобы привести мысли в порядок. Еще десять минут он размышлял, как вести себя так, чтобы обеспечить ее «безопасность», не выпуская из поля зрения. Когда появилась Карина, Джеймс уже вновь превратился в истинного, восхитительно сдержанного джентльмена.

Они мило болтали, но Джеймс обнаружил, что не может отвести взгляд от маленьких, затянутых в перчатки ручек, держащих поводья, от тонкой талии и соблазнительной груди, обтянутой бархатом. Он не очень внимательно следил за своей лошадью, и животное, почувствовав волю, то и дело заступало на ту сторону дорожки, по которой ехала Карина. Девушка тоже не уделяла должного внимания своей лошади. Неожиданно та взвилась на дыбы, задетая копытом лошади Джеймса. Карину подбросило в седле, Поводья выскользнули из рук, и лошадь понесла. Девушка уцепилась за луку седла, чтобы не упасть.