Барбара Картленд - Пленница любви

Замок являлся неотъемлемой частью истории ее собственного рода; отец много рассказывал ей об Итонах и о том, как они служили своей стране, и Сорильда старалась полюбить замок, гордиться всем, что он олицетворял собою.

Но с того момента, как здесь поселилась ее новая тетушка, это удавалось ей с большим трудом.

И вот теперь ее потрясла — даже ужаснула мысль о том, что женщина, ставшая членом их рода, герцогиней Нан-Итонской, обманывает мужа и ведет себя так, как, по мнению матери Сорильды, не подобало вести себя и простолюдинке.

» Дядя Эдмунд любит ее, — думала Сорильда с волнением, — а она нарушает обет супружеской верности через шесть месяцев после того, как дала его. Это предательство по отношению к нему и всему нашему роду «. Она больше не видела всадника, но знала, что сейчас он проезжает среди кустарника, посаженного с западной стороны дома и доходящего до самых дверей башни. Кусты все скрывали, поскольку росли здесь давно и были очень высокими.

Графу есть где привязать коня. Айрис уже, конечно, открыла дверь в башню и в спальню герцога.

— Это бесчестно с его стороны! — воскликнула Сорильда, — Он джентльмен и дядин сосед.

Пусть дядя Эдмунд его и не любит, но это вовсе не причина вести себя так отвратительно.

Она подумала, что графу, который был не только красив, но и имел такой представительный вид, не следует унижать себя, обманывая такого человека, как ее дядя.

В каком-то смысле Сорильда была разочарована.

Теперь она припомнила разговоры Хаксли и других грумов, на которые тогда не обратила внимания, но из которых могла бы сообразить, если бы интересовалась этим, что граф весьма неравнодушен к женщинам.

Разумеется, конюхи хоть и считали ее ребенком, но высказывались при ней сдержанно. Однако же намеки были. Теперь ей припомнились подобные же высказывания, только выраженные более утонченно, гостей за столом у дяди.

Как-то во время обеда некий пожилой джентльмен заметил:

— Слыхал я, Уинсфорд пользуется в Лондоне большой известностью.

— В каком смысле? — довольно холодно осведомился герцог.

— Говорят, он прекрасно разбирается в лошадях и в хорошеньких женщинах, — ответствовал джентльмен, говоря громче обычного, поскольку был глуховат.

Герцог высокомерно взглянул на него, а дамы за столом сделали вид, что краснеют.

— Да будет вам, ваша светлость, — проговорил джентльмен. — Не притворяйтесь, будто удивлены. В молодости вы и сами были не промах! Сорильда вспомнила, что дяде это замечание пришлось по душе.

— Дорогой герцог, чему ж тут удивляться? — вмешалась жена этого джентльмена, коснувшись его руки веером. — На балах вы всегда были самым красивым кавалером. Прекрасно помню, как нам, девушкам, всегда хотелось, чтобы вы пригласили нас на танец.

— Точно так же поступают и нынешние девицы, — заявил джентльмен. — Только теперь они жаждут, чтобы их заметил молодой Уинсфорд. Насколько мне известно, у многих желание это сбылось! Он смеялся над собственной остротой, пока не поперхнулся. Его тут же начали хлопать по спине и заставили выпить воды. После этого разговор перешел на другую тему.

Сорильда подумала про себя, что графу одинаково успешно удается и ухаживать за женщинами, и разводить лошадей, но она никак не ожидала, что ради свидания с тетушкой он вторгнется на территорию Нан-Итонской твердыни — Это бесчестно! — повторила Сорильда и открыла книгу с твердым намерением не думать о них. На самом же деле граф Уинсфорд был немало удивлен, когда днем раньше ему принесли записку герцогини. Он как раз отправлялся на верховую прогулку с одним из своих приятелей, Питером Лансдауном.

Он не любил держать лошадей в ожидании, поэтому нетерпеливо достал письмо, даже не удосужившись взглянуть на почерк или подивиться, от кого оно может быть.

Прочитав его, на мгновение он застыл на месте, словно написанное одновременно удивило и заинтриговало его.

— Ну что там, Шолто? — поинтересовался Питер Лансдаун. — Если ты собираешься отменить нашу прогулку, я буду страшно раздосадован! Для меня это последняя возможность испробовать твоих великолепных скакунов, ведь завтра мне придется уехать рано утром.

— Значит, я останусь один, — произнес граф.

— Уверен, что есть много желающих присоединиться к тебе, если ты этого действительно хочешь, — слегка насмешливо отозвался его Друг.

Однако граф его не слушал. Казалось, он что-то обдумывает. Друг его счел, что он явно решает, как ему быть.

Но вот с лукавой улыбкой граф сказал:

— Питер, поезжай вперед по аллее. Я не заставлю тебя долго ждать, только напишу ответ на приглашение.

С этими словами он торопливо вышел из холла, написал герцогине ответ и, вернувшись примерно через минуту, вручил его своему мажордому.

— Отправьте это в Нан-Итонский замок.

— Милорд, здесь ждет грум, который доставил это письмо.

— Значит, отдайте ему.

С этими словами граф быстро вышел из дома и по ступеням сбежал вниз.

Вскочив в седло, он направился вслед за приятелем; тот еще только подъезжал к мостику, перекинутому через озеро.

— Ну что, принял решение, определяющее твою последующую жизнь? — спросил Питер Лансдаун, когда граф присоединился к нему.

Они дружили много лет, вместе служили в одном полку и оба единодушно поддерживали желание принца Альберта объединить искусство и торговлю и устроить выставку, которая поразит мир. Питер Лансдаун был членом парламента и в своих выступлениях объяснял замысел принца для тех, кто с самого начала был враждебно настроен к нему.

— Я только что получил приглашение, очень меня удивившее, — признался граф, когда они поскакали рядом.

— А я-то думал, что ты уже достаточно пожил и слишком опытен, чтобы женщина могла тебя чем-нибудь удивить, — рассмеялся Питер Лансдаун.

— Откуда ты знаешь, что это женщина? — спросил граф.

— Это было ясно по выражению твоего лица, — ответил его приятель. — Ставлю сто против одного, что ты принял ее предложение.

— И виноват в этом ты.

— Почему?

— Потому что ты оставляешь меня одного, а откровенно говоря, я, как и большинство англичан, не люблю есть в одиночестве.

— Я уже говорил, что в твоем случае это вовсе необязательно. Ну а если ты желаешь, чтобы этого не случалось даже изредка, есть одно простое средство.

— Какое же? — поинтересовался граф. Он не очень-то прислушивался к словам приятеля, явно думая о чем-то другом.

— Ты можешь жениться.

— О, Господи! Я же не болен меланхолией! — воскликнул граф. — И потом, у меня нет ни малейшего желания жениться ни сейчас, ни потом!

— Ты шутишь?

— Я говорю совершенно серьезно. Дорогой мой, женитьба — это не для меня! Я прирожденный холостяк. Окажись я привязанным к одной женщине, какой бы привлекательной она ни была, я бы чувствовал себя точно заключенный в темнице, из которой нет спасения.