Барбара Картленд - Пленница любви

Но они не смогли защитить ее от тех, кто запер ее в склепе по приказу — в этом она была совершенно уверена — герцогини.

Никто не найдет ее, она будет медленно умирать от голода и холода, и лишь через много лет обнаружат ее кости, завернутые в шелковое вечернее платье.

При мысли об этом ей захотелось кричать, но она сурово одернула себя: нужно молиться о помощи и верить, даже если кажется невероятным, что ее молитвы будут услышаны.

Когда Сорильда начала молиться, то обнаружила, что всем сердцем, всем существом своим она взывает к графу. Он такой сильный, такой выносливый; если кто-то и может ее спасти, так только он.

Пусть хоть сотня женщин побывала в его объятиях, что ей до того? — с отчаянием думала Сорильда, лишь бы только она могла прижаться к нему, лишь бы он спас ее из этой холодной, мрачной темницы.

— Видно, мне суждено быть узницей всю жизнь! — с рыданием прошептала Сорильда. — Сначала в замке, а теперь — в полуразрушенном склепе, где никто не догадается искать меня.

И тут она внезапно поняла, что оказалась еще в одном плену!

При одной мысли об этом Сорильда оцепенела. Не может быть!

Должно быть, подобное пришло ей в голову из-за пережитого страха, а не по какой-то иной причине.

Однако чем больше она отталкивала от себя эту мысль, тем яснее осознавала, что так оно и есть.

Она любит графа!

Это казалось невероятным, ведь она чувствовала к нему одно лишь презрение; однако теперь Сорильда поняла, почему была так счастлива последние несколько дней, когда вместе с графом каталась верхом, когда слушала его рассказы о том, что происходит в парламенте, когда слышала, как он смеется вместе с Питером Лансдауном.

Она любит его!

Тут же она беспомощно сказала себе, что это должно было случиться. Что знала о мужчинах она, после смерти родителей жившая в замке и видевшая только дядю и его ровесников?

«Было бы неестественно, если бы я не влюбилась в самого привлекательного мужчину на свете, — призналась она себе. — И вот теперь я — пленница любви!»

Сорильда попыталась рассмеяться, но ей до боли захотелось увидеть графа не только потому, что она ждала от него спасения, — просто ей хотелось быть с ним рядом.

Сколько других женщин стремились к нему точно так же, урезонивала она себя, но все равно ей хотелось ощутить его объятия, почувствовать на своих губах его губы.

«Быть может, мне лучше умереть», — сомнения терзали ее.

Какая это была бы мука — жить с ним рядом и знать, что она тоскует по нему так же, как герцогиня, как леди Алисон и множество других женщин, чьи имена ей были неизвестны.

Но несмотря ни на что ей хотелось жить!

Ей хотелось вновь увидеть графа, услышать его голос; увидеть насмешливый огонек в его глазах, возникавший, когда ему что-то показалось забавным, и услышать его смех — иногда он смеялся так по-мальчишески. — Я его жена! Жена! — твердила Сорильда. И тут же с отчаяньем подумала, что только зовется женой.

Как он разгневался из-за того, что был вынужден на ней жениться; Сорильда не могла отделаться от воспоминаний о том, что в Лондоне он ни разу не взглянул на нее, что они никогда не оставались наедине. «Может быть, теперь он относится ко мне… немножко по-другому?»— с надеждой вопрошала она.

Но скоро они вернутся в Лондон, а там найдется множество других, с кем он сможет говорить и танцевать, и никогда они не останутся наедине.

Сорильда знала: оттого, что она ему безразлична, ей будет одиноко даже среди шумной толпы гостей.

— Я люблю его! Люблю! — громко воскликнула она, и зубы ее застучали от холода.

Сорильда чувствовала, как веет холодом и сыростью от пола. У нее мелькнула мысль, что, вероятно, следует встать и походить, но пока она раздумывала, свеча мигнула в последний раз и погасла.

Наступила зловещая темнота; казалось, ее обступили призраки монахов.

Может, с отчаянием подумала Сорильда, зло, исходящее от герцогини, тоже окружает ее; вот уж, верно, тетушка потешается над тем, что она так легко попалась в расставленную ловушку.

«Как могла я оказаться такой глупой?»— искала ответа Сорильда.

Вновь, уже в сотый раз, она пожалела, что не вернулась в столовую и не сказала о случившемся графу.

«Теперь слишком поздно!»— в который раз укоряла она себя.

Она умрет здесь в холоде, и он никогда не найдет ее, никогда не узнает, как сильно она его любит.

«Приди! Приди!»— взывала она из глубины сердца.

Если бы только он обнял ее и хотя бы раз поцеловал, она могла бы умереть счастливой!

Но вслед за тем Сорильда одернула себя: что бы там ни было, но она должна бороться за свою жизнь.

Она заставила себя подняться и потопать ногами в атласных туфельках, рукой придерживаясь за колонну, чтобы не потеряться в темноте.

После этого она опять села и попыталась молиться…

Гораздо, гораздо позднее, трясясь от холода, словно в лихорадке, с вытянутыми вперед руками — на тот случай, если она на что-нибудь наткнется, — Сорильда пошла вперед и сумела дойти до ступенек.

Она поглядела наверх и, разглядев на стыке двух половинок двери узенькую полоску света, поняла, что уже, видимо, наступил день.

Она прислушалась в надежде услышать голоса, но до нее донеслись лишь слабые звуки пения птиц.

«Если поют птицы, значит, здесь никого нет и никто их не спугнул», — подумала Сорильда и поняла: кричать и звать на помощь бесполезно.

Надеясь, что наверху хоть немного теплее, она начала подниматься по ступенькам, но в этот момент по железным дверям забарабанил дождь.

Вслушиваясь в эти звуки, Сорильда почувствовала, как от одного только шума дождя ей стало еще холоднее.

Есть она не хотела, лишь ощущала внутри пустоту, но проходили часы, и ее начала мучить жажда. Она была готова попить хотя бы дождевой воды, но и ее достать было невозможно.

Медленно, очень медленно тянулось время; внезапно в страхе и отчаянии Сорильда начала звать на помощь, но голос отдавался эхом во мраке склепа, и она поняла, что никто ее не услышит.

На ступеньках сидеть было неудобно, поэтому она спустилась вниз, осторожно прошла обратно к колонне и села, прислонившись к ней спиной.

Она пыталась сообразить, долго ли ей придется умирать, но вместо этого поймала себя на том, что думает о графе.

«Ну почему именно он вошел в мою жизнь?»— спрашивала она себя.

Сорильде припомнилось, как он в замке вошел в ее спальню и удивился, заметив, что она сидит, откинувшись на подушки, и смотрит на него.

Потом с забившимся сердцем она вспомнила гнев, исходивший от него в тот момент, когда их венчали, и то, как холодно он заговорил с ней, когда они доехали до Лондона.

«Будь я умнее, — думала Сорильда, — то согласилась бы на его предложение жить раздельно; но тогда бы я никогда не полюбила его так, как люблю сейчас».